Затерянные в океане

Если по-честному, никому из нас он не нравился. Тот ещё был надсмотрщик. Ко мне и Стелле он относился одинаково презрительно. Животных и детей он считал досадным неудобством, а на борту так и вовсе обузой. Так что я старался как можно меньше путаться у него под ногами, и Стелла тоже.

Но как бы то ни было, дело своё Билл-Прилипала знал. Когда он закончил учить нас и мама получила свою лицензию, мы чувствовали, что можем плыть на «Пегги Сью» на любой край света. Прилипала сумел внушить нам сдержанное почтение к морю, но в то же время вселил в нас уверенность, что мы справимся с его сюрпризами.

Да нет, если по правде, бывали моменты, когда я просто мертвел от ужаса. Мы с папой вместе мертвели, молча. Довольно сложно корчить из себя героя, когда над тобой нависает зелёная водяная стена футов в двадцать[3], – это я быстро понял. Мы проваливались в такие ямищи, что думали, уже никогда не вынырнем. Но мы каждый раз выныривали, и чем больше мы катались вверх-вниз по волнам, чем больше боялись, тем увереннее мы делались – и в себе увереннее, и в яхте.

А что до мамы, то она хоть бы разочек вздрогнула. В самые опасные минуты мама вела «Пегги Сью» твёрдой рукой. Зато у мамы случались приступы морской болезни, а у нас с папой никогда. Поэтому счёт один – один.

Мы теперь жили впритык, бок о бок, и мало-помалу выяснилось, что родители – это нечто большее, чем просто мама с папой. Папа стал моим другом, товарищем по плаванию. Каждый из нас научился полагаться на другого. А мама… Я и не догадывался, на что она способна. Ну, в смысле я знал, что она дико упёртая, что не остановится, покуда не сделает дело. Но сейчас она без отдыха корпела чуть не круглые сутки над книгами и картами и освоила всё, что только можно. Да, мама была немножечко диктатор, но мы с папой, хоть и делали вид, что сопротивляемся, на самом деле ничуть не возражали. Она капитан. Она поведёт нас в кругосветку. И мы ни на секундочку в ней не сомневались. Мы ею гордились. Она была просто супер. И старпом с юнгой тоже были просто супер, касалось ли дело брашпиля[4], штурвала или консервированной фасоли на камбузе.

Итак, 10 сентября 1987 года – я знаю точную дату, потому что прямо сейчас, когда я пишу, передо мной лежит открытый судовой журнал, – все укромные уголки и закутки на яхте заполнились запасами и провиантом, а мы приготовились поднять парус и устремиться навстречу нашему великому приключению. Наша одиссея началась.

Бабушка стояла на пристани, и на глазах у неё блестели слёзы. Перед самым отплытием она даже порывалась отправиться с нами. Очень уж ей хотелось побывать в Австралии и поглядеть на коал в дикой природе. А ещё проводить нас пришли друзья, Билл-Прилипала тоже явился, и Эдди Доддс с папой. Когда мы отдали швартовы, Эдди кинул мне футбольный мяч.

– На счастье! – крикнул он. И я увидел, что Эдди размашисто написал на мяче своё имя, будто он звезда Кубка мира.

Стелла Артуа прощально гавкнула людям на пристани, а потом, пока мы шли проливом Те-Солент, облаивала все яхты. Но когда мы оставили позади остров Уайт, она вдруг притихла. Может, она тоже, как и мы, почувствовала, что это взаправду. Это больше не мечта. Мы уходили в кругосветное плавание. И это было по правде, совсем-совсем.

Вода, вода, кругом вода…

Говорят, что вода покрывает две трети поверхности земного шара. Посреди океана всё примерно так и выглядит. И не только выглядит – ощущается тоже. Морская вода, дождевая вода – и та и другая одинаково мокрые. Я постоянно носил непромокаемую одежду – уж капитан-то пеклась об этом денно и нощно – и всё равно был вечно мокрый насквозь.

И внутри на яхте тоже всё отсырело, даже спальные мешки. Только если выглядывало солнце и волны делались поменьше, мы устраивали «показ мод» – так мы называли большую сушку. Раскладывали на палубе наши одёжки, и «Пегги Сью» превращалась в модный подиум. Сухая одежда стала для нас настоящей роскошью, и мы знали, что роскошь эта всегда ненадолго.

Вы наверняка решили, что троим людям в море особенно и заняться нечем. Так и маются они бездельем – день за днём, неделю за неделей. А вот и нет. До самого заката у нас ни минутки свободной не было. Я трудился как заведённый: возился с парусами, с брашпилем, закреплял, отдавал, вставал к штурвалу, когда наступала моя очередь (это было моё самое любимое), и помогал папе с его бесконечным ремонтом всего на свете. Папе частенько требовалась ещё одна пара рук, чтобы подержать и закрепить что-то, пока он сверлит, колотит, привинчивает или пилит. И вдобавок я орудовал шваброй, кипятил чай, мыл и вытирал посуду. Это мне не очень-то нравилось. Вообще не нравилось, если по-честному. Но уж скучать мне точно не приходилось.