Затерянные в смерти

Нет! Нет! Я рычала и выла, но никто меня не слышал. Потом заболело горло, но никому не было до меня дела. И с чего я взяла, что наша Вселенная – место, где царит порядок? Чудовищная несправедливость спокойно существует в ней, и ничья мудрая рука не исправит положение. Не восстановит нарушенное равновесие. Я чувствовала себя совершенно потерянной.

Никогда бы не подумала, что может быть еще хуже.

– Здравствуйте, мы хотим записать свою собаку на операцию по стерилизации.

Я чуть не подавилась куском пустой коробки из-под сыра, которую мне удалось вытащить из мусорного бака.

– Вторник? А раньше никак? Ну да, праздники… выходные… Ладно, тогда в следующий вторник. В восемь утра. О’кей!

Обежав вокруг стула, я положила лапы на колени Сэму. Нет! Я так энергично трясла головой, что попала собственным ухом в собственный глаз. Сэм продолжал говорить, а я начала лаять. Нет! Нет!

Сэм же в ответ рассмеялся.

– Да, да, это Сонома, – сказал он в трубку. – Ведет себя так, как будто слышит нас и все понимает.

Последовало несколько очень странных дней. Ночью я лежала на верхней ступеньке лестницы, охраняя дом и пытаясь обдумать ситуацию.

Прошел еще один день – а я так и не убежала. Хотя могла бы: окно в подвале по-прежнему оставалось незапертым, я весь день находилась дома одна, так что остановить меня было бы некому. Убежать и попробовать как-то воссоединиться со своим человеческим телом – это был мой единственный шанс. Но я медлила.

Почему? Во-первых, потому, что шанс, что мне это удастся, был совсем невелик. В тот раз, когда Сэм брал меня с собой в Хоуп-Спрингз, у меня открылись глаза на действительность. Мне придется преодолеть огромное расстояние, дороги полны опасностей, машины мчатся со скоростью шестьдесят пять миль в час.

На то, чтобы добраться, могут уйти не дни, а недели. Я немного боялась.

Но была и другая причина. Даже не могу описать сейчас, какой соблазнительной казалась возможность остаться собакой. Забыть, кем я была когда-то. Возможность сдаться, соединиться полностью со своим новым естеством, которое переполняла любовь. Дарить любовь и быть любимой – к этому сводились теперь мои потребности. И я ощущала это с каждым днем все сильнее. Дружба, доброта, веселые игры, товарищеские чувства – кроме злодейки Моники, к этому сводилось все, о чем я теперь мечтала. Такие вещи, как чувство справедливости, стремление к выгоде, постепенно покидали меня, грозя в любой момент оставить совсем. А вместе с ними умение злиться, разочаровываться, гордость, обидчивость, себялюбие, эгоизм. Готовность осудить ближнего. Ревность – она-то оставалась со мной. Я хотела получать от тех, кого любила, всю их любовь, безраздельно. Это был мой недостаток, и я знала, что никогда не сумею с ним справиться. Это получалось само собой.

Но как же все-таки приятно быть собакой! Погружаться в легкую полудрему несколько раз за час. Плыть, качаясь, на легких волнах… просыпаться… снова погружаться в дрему… видеть сны… просыпаться окончательно. Постепенно сон и бодрствование начинают чередоваться таким образом, что все время находишься в полусонном (или полупроснувшемся?) состоянии, и это так… чудесно.

Или еще одна приятная мелочь – игра в носок. Надо было бы сказать «перетягивание», но именно так называют эту игру Бенни и Сэм. «Хочешь поиграть в носок, Сонома?» Все время пытаюсь напомнить себе, что когда-то моей любимой игрой был теннис. Теннис, Лори, ты отлично играла в теннис, помнишь? Теннис – лучшая игра. Но ничего не выходит. Надо смотреть правде в глаза: сегодня я получаю от игры в носок куда большее удовольствие, чем получала когда-то от игры в теннис.

В общем, я никак не могла убежать. Дни тянулись один за другим в полусонной дымке, долгие периоды блаженного ничегонеделания перемежались яркими, полными восторга моментами – они дома! – и чувством полного довольства собой и происходящим. Иногда я волновалась, иногда видела дурные сны, но время шло, и становилось ясно, что собачья сторона моей натуры побеждает.

В четверг директор школы, где учился Бенни, оставила на автоответчике сообщение, что мой сын участвовал в драке и родителям следует прочесть записку, которую она пришлет с ним. Еще директриса хотела как можно скорее переговорить с Сэмом.

Бенни подрался? Невероятно! Что это была за драка? Он не пострадал? Наверное, нет, или директриса сказала бы. Уж, по крайней мере, в ее голосе звучало бы еще что-то, кроме сухого, спокойного профессионализма. Вместо того чтобы дремать, я нервно бегала остаток дня из угла в угол.

Дважды приходил мистер Хортон, чтобы выпустить меня, во второй раз часов в пять или шесть. Удивительно, как много людей разговаривает вслух с собаками. А что они говорят при этом – вы даже представить себе не можете, что они говорят при этом, – но мистер Хортон не был одним из таких людей.

«Где Сэм? Где Бенни? Почему их нет так поздно?» – спрашивала я соседа самым умоляющим взглядом, на какой только была способна, но слышала в ответ только: «Давай, собака, займись делом!»