Затерянные в смерти

Раскинув руки и обняв ими Себастьяна, она притянула его к себе так, что своим мужским достоинством он почувствовал ее тепло.

– Не останавливайся!

Подчиняясь ее желанию, Себастьян вошел в нее вовсе не так мягко, как мог бы это сделать, и она, словно подчиняясь его порыву, послушно выгнулась под ним дугой. Они двигались вместе, и когда в нее пролилось его семя, она крепко прижалась к нему, словно стремилась не упустить ни капли.

Они играли, и спали, и занимались любовью. Луна плыла за окном, ночь близилась к завершению. Когда солнце осветило небеса, постель представляла собой ворох белья, подушки давно валялись где-то на полу. Пока Изабель спала, Себастьян задернул занавески вокруг постели, чтобы обеспечить некоторое уединение, когда слуги принесут горячую воду.

Наблюдая рассвет, Себастьян размышлял о том, что такое любовь.

Изабель дотронулась до его спины, затем он почувствовал прикосновение ее губ.

– Мне кажется, что мы в нашем собственном Эдеме. Иди ко мне, мой Адам, – она протянула руки, предлагая ему себя, – помоги своей Еве встретить наступающий день.

Физическая любовь придала ей румянец, из-за которого она казалась более женственной, чем двенадцать часов назад, но в целом Изабель Рейно выглядела, как всегда, свежей и милой.

Его мир также не изменился. Стоявшие на ночном столике часы на батарейках все еще показывали полночь, как это было в течение последних пятидесяти лет. Если он и питал слабую надежду на то, что интимная близость с такой благородной и нетронутой женщиной может изменить его жизнь, то теперь он был разочарован. Он не смел надеяться на то, что Изабель останется с ним навсегда. Слишком многое не позволит ему испытать такое счастье, «жить полной жизнью», как говорит Изабель.

Наклонившись, чтобы ее поцеловать, Себастьян подумал о том, не собирается ли его Ева поиграть со змием-искусителем?

Когда Себастьян пригласил ее позавтракать вместе, Изабель согласилась, надеясь и моля Бога о том, что это лишь начало совместной жизни, которая будет длиться многие дни и ночи. Но сначала нужно сказать правду.

– Себастьян, я знаю насчет проклятия. Несколько недель назад Эсме рассказала мне подробности.

Наливая ей кофе, он лишь слабо кивнул. Изабель не могла понять, что он чувствует после того, как она ему это сообщила.

Попробовав кофе, она решила, что напиток слишком крепкий. После того как она добавила молока, чтобы смягчить аромат, кофе стал скорее белым, чем коричневым.

– Анжелика пила точно такой же. – Взгляд Себастьяна прожигал ее насквозь. – Но это единственное, в чем вы схожи.

– Это хорошо, – сказала Изабель, – потому что я не верю в реинкарнацию.

– Анжелика была высокой и, как сейчас сказали бы, упитанной, но в 1810 году это означало, что она здоровая и крепкая. Ее кожа была светло-коричневой, и она была красива той красотой, которая иногда отличает детей-мулатов. Еще у нее были потрясающие голубые глаза, а зубы такие белые, что казались ненастоящими. Она была прекрасна.

– У тебя нет ее портрета? – Напомнив себе о том, что Анжелика умерла двести лет назад, Изабель постаралась подавить укол ревности.

– Нет. Портрета у меня нет. – Его голос был полон сожаления. – Здешние художники были не слишком умелыми. Я не хотел тратить деньги на второсортное изображение, когда рядом со мной все время была реальная женщина.

Они выпили еще кофе, а Изабель съела немного хлеба лишь для того, чтобы показать, что с ней все в порядке.

– Какую версию этой истории рассказала тебе Эсме?

Изабель пересказала разговор с такой точностью, с какой смогла его припомнить.

– Надо отдать ей должное – Эсме тебя не обманула. Это правда или настолько близко к правде, что разницы особой нет. – Он пожал плечами, не очень успешно скрывая ту боль, которую причинил ему ее рассказ. – До сегодняшнего дня я вижу во сне, как Анжелика тонет, тяжелый плащ и юбки тянут ее ко дну, она отчаянно пытается остаться на поверхности, остаться в живых.

– Стоп! Остановись, Себастьян! Нет никакого смысла заново переживать нечто такое, что ты не мог изменить. – Что же это была за любовь, если через двести лет он все еще испытывает такую боль?

– Думаешь, я не сумел бы все предотвратить? Я мог велеть ей подождать, пока не закончится сезон штормов. Я мог сдержать свое нетерпение. Я мог с пониманием отнестись к тому, что она хочет задержаться.

– Ты скучал по ней. – Изабель нервно сглотнула. – Ты любил ее. Это очень даже понятно.

– Не знаю, так ли это. Я скучал не столько по ней, сколько по тому комфорту, который ощущал рядом с ней, скучал по ее телу, по тому удовольствию, которое она мне дарила, по ее преклонению передо мной, по ее восхищению всем тем, что я делал. Для тебя это означает любовь?

Изабель не ответила.

– Нет, Изабель. В этом не больше любви, чем в том чувстве, которое ты испытываешь ко мне.

– И как бы ты это определил?

– Как любопытство. Ты нормальная, здоровая женщина и уже слишком взрослая, чтобы оставаться девственницей. Ты благородная и искренне считаешь, что если ты в достаточной мере разделишь себя со мной, то все мои проблемы будут решены. Но ты ошибаешься.