Затерянный мир

Кот молчал, отворачивая голову от кучкм мелких какашек, и щуря на Костю свои дурацкие глаза. Однако Семенко был настроен весьма серьезно.

– Ладно, кот, можешь не отвечать! Скажи только, зачем ты пожевал мои колготы? А? Молчишь? Хорошо, можешь не отвечать! А рубашку мою зачем обоссал?

Кот зевнул.

– Ладно, можешь не отвечать! Но зачем ты…

Костя вздрогнул от неожиданного звонка в дверь.

– Сейчас я вернусь, и мы продолжим,– многообещающе сказал он и пошел открывать, а кот поплелся на кухню, по пути еще разок присев на оставленные на полу колготы.

– Байзель дома? – спросили из-за дверей.

– Я не могу ответить на ваш вопрос,– произнес Костя, и добавил несколько смущенно,– я обнажен…

За дверью озадаченно причмокнули и на всякий случай спросили еще раз:

– Байзель дома?

– Не видите что ли, я раздет! – обиделся Костя.

– Тьфу! – сказали за дверью и ушли.

Семенко вернулся в комнату и обнаружил там полное отсутствие котов. Поискав хотя бы прощальную записку и также не найдя ее, он вздохнул и стал собираться на улицу. Прежде всего он подобрал и нацепил изгаженные колготы на обнаженную часть тела, потом минут десять повертелся перед зеркалом. В завершение всего он взял саперную лопатку и только после этого вышел на лестницу.

Вскоре ноги привели его к реке, в которой резвился карлик Буцефал. Увидев Костю, низкорослый придурок немедленно заорал:

– Семенко – урод! – и нырнул с головой.

Костя хотел швырнуть в него лопатку, но пожелел ее и просто пукнул.

– Фу! – сказал кто-то за спиной.

– Извините, дядя Якорь, я нечаянно! – быстренько сориентировался хитрый Семенко.

– Бывает,– глубокомысленно произнес Володя,– перди на здоровье, я вот бывает тоже иногда бздану, прямо стекла в квартире трещат! – после чего не спеша и с достоинством удалился, а Костя принялся с остервенением рыть желтовато-коричневую землю, гордо именуемую в Триполье речным песком.

С реки донесся голос глупого вынырнувшего карла:

– Настроенье чтоб поднять,

Надо попку показать!

Эль Карлик!

– Почему Эль? – удивился Семенко.

– Потому что лучший! – завопил Буцефал, делая в воде несложный переворот через голову с одновременным сниманием плавок.

Когда Костя увидел карликовский, облепленный водорослями зад, ему снова захотелось швырнуть в Буцефала лопаткой, но он снова ее пожалал.

– А чего ты тут вообще делаешь? – поинтересовался карлик, вынырнув из речных глубин.

– Я башню строю! – отмахнулся Костя,– из песка. Дома ее кот все время валит, я ее из кубиков строил, ну из тарелок с чашками еще. А потом на речку ушел. Если он за мной припрется, я его, суку, утоплю на хрен!

Калик во время этой тирады отфыркивался и услышал только ее окончание, а потому сразу завелся:

– Ты кого это сукой обозвал?

– Кота! – проорал Семенко и карлик стал грести к берегу. Потом он долго прыгал на своих коротеньких кривых ногах, пытаясь избавиться от попавшей в уши воды, и отжимая поганую бороденку и не менее поганую румынскую кепку, в которой купался. Завершив этот кордебалет, Буцефал подошел к Косте и сказал:

– А ты неправильно строишь!

– Почему? – удивился Семенко.

– Материальчик нестойкий!

– А где ж я другой найду? Тут кроме собачьих какашек и нет ничего.

– Вот! – обрадовался карлик,– это и он есть, материальчик. Собака, она есть собака! – добавил он веско.

Семенко покосился на него недоверчиво, но ничего не сказал, что-то прикидывал в своей кудрявой башке. Наверное, высчитывал себестоимость работ. А карлик загорелся собственной идеей всерьез.

– Ты еще человечьего дерьма добавь для крепкости! Замеси один к трем, и лепи себе на здоровье, хоть башню, хоть дом публичный!

Костя все еще что-то прикидывал в уме, а потом кточнил:

– А кошачье можно?

Лицо карлика неожиданно стало серьезным:

– А вот это нет, Сема, кошачье тебе всю работу испортит, потому что нестойкое.

– Жалко,– вздохнул Костя,– у меня его дома накопилось изрядно, килограмма четыре, под ванной.

– Не парься,– продолжил серьезный карлик,– брось, я тебе так и быть человечьего подбавлю,– и не долго думая, уселся рядом со стройплощадкой, отжимая промокшие плавки. Сделав дело, он на прощанье хлестнул Костю по заднице своими купальными принадлежностями, и бодро зашагал в сторону шестнадцатиэтажек, а Семенко принялся месить раствор. Отойдя метров на двадцать Буцефал обернулся и крикнул:

– А высокая башня-то будет?

– Высокая! – отмахнулся сосредоточенный Костя,– не мешай!

– Хххааа! – засмеялся карлик специфическим смехом и пошел дальше.

Ближе к вечеру, прихватив с собой Сяна, Маргулиса, Якоря, и еще пару весельчаков, типа Вареника с Жоржем, Буцефал повел всю эту команду к реке, чтобы оценить Костино творчество. Всю дорогу он, давясь идиотским хохотом, рассказывал о новой семенковской задумке:

– А я ему говорю, матерьяльчик-то ворованный! А он давай реветь. Чего ревешь? Спрашиваю. Хххааа! Бери говно и строй! А он и строит! Как я ржал! Даже, блин, кепку обронил!

Ноздри карлика хищно раздувались в предвкушении торжества, очень уж хотелось ему представить Костю в нелепом образе главного трипольского гомностроителя.