Читаем Затерянный мир Дарвина. Тайная история жизни на Земле полностью

Рис. 16. Гипотетическая реконструкция дикинсонии, предложенная Дж. Антклиффом и нарисованная Л. Беттисон. Диаметр этой окаменелости (она появляется в геологической летописи ок. 555 млн лет назад) варьирует от нескольких сантиметров до почти 1 м. “Авторы” этих отпечатков не обладали подлинной двусторонней симметрией и не имели явных следов ротового и анального отверстий, а также пищеварительного тракта.


Брюс Раннегар из Лос-Анджелеса показал, что тело дикинсонии могло достигать величины и толщины скатерти, и неудивительно, что оно с чрезвычайной легкостью сминалось и складывалось[140]. Правда, трудно представить, как такой организм передвигался по дну. Может статься, впрочем, что он и вовсе не передвигался, а прикреплялся ко дну и выуживал пищу из ила под собой. Однако есть основания полагать, что дикинсония умела скакать по дну, оставляя за собой на иле еле заметные следы. Но порой действительность интереснее фантазии. Самое простое объяснение этих следов мы находим в ветреный день: вспомните, как по тротуару скользит газетный лист. Нечто вроде этого, похоже (скажем, под воздействием волн или течений), происходило на дне морском в эдиакарское время[141].

С ног на голову

На первый взгляд, сприггина (Spriggina) с узким и длинным телом больше подходит на роль предка червей, чем скатертеобразная дикинсония. Тело сприггины примерно того же размера и формы, что и мизинец. Оно так же, как и палец, разделено поперечными линиями и бороздками, а на месте ногтя находится серповидная “голова” организма. Мартин Глесснер уловил сходство этого ископаемого с современным тропическим червем томоптерисом (Tommopteris).

Этот червь в изобилии водится в поверхностных водах Тихого океана – особенно в определенные моменты лунного цикла, служащие для размножения. Десятилетиями сравнение сприггины и томоптериса всех устраивало – пока Дольф Зейлахер не решил изменить мнение насчет сприггины и перевернуть с ног на голову само ископаемое.

По мнению Зейлахера, мы настолько увлеклись сравнением сприггины с современным червем, что нам не пришло в голову перевернуть ее, представив серп не “головой” животного, а “якорем”. Ориентированная таким образом сприггина превратилась в напоминающее чарнию существо. Более того, у сприггины присутствует диагностический признак вендобионтов: симметрия скользящего отражения. Иными словами, ученые провалили своего рода тест Роршаха[142].

То, что мы увидим в окаменелостях, полностью зависит от исходных посылок – в данном случае от наших тайных предпочтений в отношении полярности. Нужно уметь отличать верх от низа. Но касательно сприггины мы до сих пор не определились[143].

Лукавство Фибоначчи

В прошлом считалось обычным делом видеть в отпечатках с фермы Эдиакара медуз, червей и членистоногих. Если так, то ученым не хватало информации о других крупных группах беспозвоночных, например типа иглокожие (включающего морских звезд и морских ежей). И здесь на сцену выходит трибрахидиум (Tribrachidium).

Это дисковидный отпечаток размером с крупную монету, на котором можно рассмотреть три лопасти, выходящие из центральной точки: похоже на символ трискелион. Позднее сопоставимое с трибрахидиумом ископаемое аркаруа (но с пятью, а не с тремя “лучами”) открыл австралийский геолог Джим Гелинг[144]. Эти окаменелости долго считались родственниками современных морских звезд и морских ежей, то есть иглокожих с пятилучевой симметрией. Но этой изящной гипотезе мешают два неудобных факта. Во-первых, древнейшим из достоверно известных иглокожих начала кембрия не свойственна ни пяти-, ни трехлучевая симметрия. Следовательно, подобные виды симметрии появились позднее. Во-вторых, организмы, имеющие три или пять частей и теперь встречаются повсеместно: от простейших вроде Quinqueloculina (с пятью камерами; см. гл. 1) и Triloculina (с тремя камерами) до пятилепесткового шиповника и трехлепестковой лилии. Пяти- и трехлучевая симметрии возникают потому, что числа 3 и 5 входят в последовательность Фибоначчи: 1, 2, 3, 5, 8, 13 и т. д. Этот ряд в природе обычен по очень простой причине: в результате деления 5 на 3 (или 13 на 8) получается иррациональное число Φ. Оно само допускает стабильную упаковку повторяющихся элементов вокруг оси. Кратность и повторяемость в природе почти всегда сопряжены с числами 3 и 5[145]. Правда, наличие трех (или пяти) частей довольно мало расскажет о родственных отношениях организма, будь то шиповник или дисковидная аркаруа (Arkarua). К счастью для природы и к расстройству поклонников иглокожих, эти числа для представителей царства животные не могут служить решающим признаком – лишь вторичным, производным.

Перейти на страницу:

Все книги серии Книжные проекты Дмитрия Зимина

Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?
Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?

В течение большей части прошедшего столетия наука была чрезмерно осторожна и скептична в отношении интеллекта животных. Исследователи поведения животных либо не задумывались об их интеллекте, либо отвергали само это понятие. Большинство обходило эту тему стороной. Но времена меняются. Не проходит и недели, как появляются новые сообщения о сложности познавательных процессов у животных, часто сопровождающиеся видеоматериалами в Интернете в качестве подтверждения.Какие способы коммуникации практикуют животные и есть ли у них подобие речи? Могут ли животные узнавать себя в зеркале? Свойственны ли животным дружба и душевная привязанность? Ведут ли они войны и мирные переговоры? В книге читатели узнают ответы на эти вопросы, а также, например, что крысы могут сожалеть о принятых ими решениях, воро́ны изготавливают инструменты, осьминоги узнают человеческие лица, а специальные нейроны позволяют обезьянам учиться на ошибках друг друга. Ученые открыто говорят о культуре животных, их способности к сопереживанию и дружбе. Запретных тем больше не существует, в том числе и в области разума, который раньше считался исключительной принадлежностью человека.Автор рассказывает об истории этологии, о жестоких спорах с бихевиористами, а главное — об огромной экспериментальной работе и наблюдениях за естественным поведением животных. Анализируя пути становления мыслительных процессов в ходе эволюционной истории различных видов, Франс де Вааль убедительно показывает, что человек в этом ряду — лишь одно из многих мыслящих существ.* * *Эта книга издана в рамках программы «Книжные проекты Дмитрия Зимина» и продолжает серию «Библиотека фонда «Династия». Дмитрий Борисович Зимин — основатель компании «Вымпелком» (Beeline), фонда некоммерческих программ «Династия» и фонда «Московское время».Программа «Книжные проекты Дмитрия Зимина» объединяет три проекта, хорошо знакомые читательской аудитории: издание научно-популярных переводных книг «Библиотека фонда «Династия», издательское направление фонда «Московское время» и премию в области русскоязычной научно-популярной литературы «Просветитель».

Франс де Вааль

Биология, биофизика, биохимия / Педагогика / Образование и наука
Скептик. Рациональный взгляд на мир
Скептик. Рациональный взгляд на мир

Идея писать о науке для широкой публики возникла у Шермера после прочтения статей эволюционного биолога и палеонтолога Стивена Гулда, который считал, что «захватывающая действительность природы не должна исключаться из сферы литературных усилий».В книге 75 увлекательных и остроумных статей, из которых читатель узнает о проницательности Дарвина, о том, чем голые факты отличаются от научных, о том, почему высадка американцев на Луну все-таки состоялась, отчего умные люди верят в глупости и даже образование их не спасает, и почему вода из-под крана ничуть не хуже той, что в бутылках.Наука, скептицизм, инопланетяне и НЛО, альтернативная медицина, человеческая природа и эволюция – это далеко не весь перечень тем, о которых написал главный американский скептик. Майкл Шермер призывает читателя сохранять рациональный взгляд на мир, учит анализировать факты и скептически относиться ко всему, что кажется очевидным.

Майкл Брант Шермер

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Записки примата: Необычайная жизнь ученого среди павианов
Записки примата: Необычайная жизнь ученого среди павианов

Эта книга — воспоминания о более чем двадцати годах знакомства известного приматолога Роберта Сапольски с Восточной Африкой. Будучи совсем еще молодым ученым, автор впервые приехал в заповедник в Кении с намерением проверить на диких павианах свои догадки о природе стресса у людей, что не удивительно, учитывая, насколько похожи приматы на людей в своих биологических и психологических реакциях. Собственно, и себя самого Сапольски не отделяет от своих подопечных — подопытных животных, что очевидно уже из названия книги. И это придает повествованию особое обаяние и мощь. Вместе с автором, давшим своим любимцам библейские имена, мы узнаем об их жизни, страданиях, любви, соперничестве, борьбе за власть, болезнях и смерти. Не менее яркие персонажи книги — местные жители: фермеры, егеря, мелкие начальники и простые работяги. За два десятилетия в Африке Сапольски переживает и собственные опасные приключения, и трагедии друзей, и смены политических режимов — и пишет об этом так, что чувствуешь себя почти участником событий.

Роберт Сапольски

Биографии и Мемуары / Научная литература / Прочая научная литература / Образование и наука

Похожие книги

Память. Пронзительные откровения о том, как мы запоминаем и почему забываем
Память. Пронзительные откровения о том, как мы запоминаем и почему забываем

Эта книга предлагает по-новому взглянуть на одного из самых верных друзей и одновременно самого давнего из заклятых врагов человека: память. Вы узнаете не только о том, как работает память, но и о том, почему она несовершенна и почему на нее нельзя полностью полагаться.Элизабет Лофтус, профессор психологии, одна из самых влиятельных современных исследователей, внесшая огромный вклад в понимание реконструктивной природы человеческой памяти, делится своими наблюдениями над тем, как работает память, собранными за 40 лет ее теоретической, экспериментальной и практической деятельности.«Изменчивость человеческой памяти – это одновременно озадачивающее и досадное явление. Оно подразумевает, что наше прошлое, возможно, было вовсе не таким, каким мы его помним. Оно подрывает саму основу правды и уверенности в том, что нам известно. Нам удобнее думать, что где-то в нашем мозге лежат по-настоящему верные воспоминания, как бы глубоко они ни были спрятаны, и что они полностью соответствуют происходившим с нами событиям. К сожалению, правда состоит в том, что мы устроены иначе…»Элизабет Лофтус

Элизабет Лофтус

Научная литература / Психология / Образование и наука