Казалось, разговор на этом закончился, но слуга тут же продолжил.
— Если мне придется уйти, кто же за ним присматривать-то будет, — кивнул он в сторону хозяина. — Кто же еще будет ему служить?
— Кто-нибудь другой, — запинаясь, предположил я.
— Да нет. И недели никто не выдержит. Если мне придется уйти, жизнь в этом доме остановится. Все равно как часы, если вытащить из них ходовую пружину. Я говорю это вам, потому что вы его друг и должны знать. Если бы я поймал его на слове… но для этого нужно быть совсем бессердечным. Он и его супруга — это два маленьких ребенка, которых запеленали и оставили одних. Я просто все для них. И вот пожалуйста, он меня увольняет.
— А почему вы говорите, что никто не выдержит? — спросил я.
— Никто не сможет так снисходительно относится к нему, как я. Хозяин очень умен, так умен, что иногда ведет себя как полный болван. Я вижу, что он совсем с ума сошел, точно вам говорю. Ну, взять хотя бы то, что он сделал сегодня утром.
— А что же он сделал?
Остин снова наклонился ко мне.
— Он укусил прислугу, — сказал он хриплым шепотом.
— Укусил?!
— Да, сэр. Укусил ее за ногу. Я собственными глазами видел, как она бегала от него по всему дому.
— Боже мой!
— Вы бы и не то сказали, если бы видели, что тут происходит. Он не дружит с соседями. Некоторые из них считают, что среди тех монстров, о которых вы написали, он чувствовал себя как дома — «Дом, милый дом!»[143]
— и что более подходящей компании для него и не сыскать. Вот такМашина очень медленно ехала по крутому, извилистому подъему. На углу, над аккуратно подрезанной живой изгородью виднелась табличка. После того как Остин предупредил меня, прочесть это было несложно, поскольку надпись была короткой и броской:
— Да уж, радушием это не назовешь, — сказал Остин, покачивая головой и поглядывая на надпись. — На рождественской открытке, например, это смотрелось бы не очень здорово. Прошу прощения, сэр, я уже многие годы не говорил так много, но сегодня, похоже, чувства просто переполняют меня. Пусть он увольняет меня хоть до посинения, но я не уйду, и точка. Я его слуга, а он мой хозяин, и так будет, думаю, до конца наших дней.
Мы проехали между белыми столбами ворот и покатили по извилистой дороге, усаженной кустами рододендрона. В конце ее стоял низкий кирпичный домик, отделанный белым деревом, очень уютный и милый. Госпожа Челленджер, маленькая, изящная улыбающаяся женщина, встречала нас, стоя перед открытой дверью.
— Ну вот, моя дорогая, — сказал Челленджер, торопливо выходя из машины, — прибыли наши гости. У нас редко бывают посетители, не так ли? Мы с соседями друг друга, мягко говоря, недолюбливаем. Если бы они могли подсыпать нам в еду крысиного яда, то, думаю, уже давно бы это сделали.
— Это ужасно, просто ужасно! — вскрикнула леди, находясь на грани между смехом и слезами. — Джордж постоянно со всеми ссорится. У нас нет ни единого друга во всей округе.
— Это позволяет мне сосредоточить все свое внимание на моей несравненной супруге, — сказал Челленджер, положив короткую толстую руку ей на талию. Чтобы представить себе эту пару, стоит просто посмотреть на гориллу и газель. — Пойдем, пойдем, эти джентльмены устали с дороги, и обед, должно быть, уже готов. Сара уже вернулась?
Леди уныло покачала головой, а профессор громко рассмеялся и ловко пригладил свою бороду.
— Остин, — крикнул он, — когда поставите машину, уж будьте добры, помогите своей хозяйке накрыть на стол к обеду. А теперь, джентльмены, прошу вас, проходите в мой кабинет, поскольку есть парочка весьма важных вопросов, о которых я очень хочу вам рассказать.
Глава II
Смертоносный поток
Когда мы проходили через холл, зазвонил телефон, и мы стали невольными свидетелями разговора профессора Челленджера. Я говорю «мы», потому что кто угодно на расстоянии ста метров мог слышать его громогласный голос, эхом отзывавшийся во всем доме. В моей памяти до сих пор остались его слова.
— Да, да, конечно, это я… Да, конечно,