Затерянный мир. Отравленный пояс. Когда мир вскрикнул

Он со злостью бросил трубку и повел нас по лестнице в просторную комнату, где размещался его кабинет. На большом столе из красного дерева лежали семь или восемь запечатанных телеграмм.

— На самом деле, — сказал Челленджер, собирая их, — я уже начинаю думать, что сэкономил бы деньги своих корреспондентов, если бы имел индивидуальный телеграфный адрес. Возможно, «Ной[144], Ротерфилд» был бы наиболее подходящим.

Как и всегда, отпуская сомнительную шутку, он оперся о стол и разразился приступом хохота, а его руки тряслись так, что он едва мог открыть конверт.

— Ной! Подумать только — Ной! — задыхаясь и краснея, повторял профессор, тогда как мы с лордом Джоном сочувственно улыбались, а Саммерли, словно унылый козлик, качал головой в скептическом несогласии. Наконец Челленджер, продолжая громко смеяться, стал открывать телеграммы, а мы втроем стояли в эркере[145], восхищаясь изумительным видом из окна.

На это и вправду стоило посмотреть. Плавно изогнутая дорога действительно привела нас достаточно высоко — на высоту семисот футов, как мы узнали позднее. Дом Челленджера стоял на самой вершине холма, и с южной стороны, куда выходило окно кабинета, можно было увидеть широкую долину, протянувшуюся до мягких изгибов возвышенности Саут-Даунс на волнистом горизонте. Между холмами находился город Льюис, отмеченный пеленой стоявшего над ним смога. Прямо у наших ног расстилалась заросшая вереском равнина, с длинными, ярко-зелеными полосами площадок для игры в гольф в Кроубороу и темными точками игроков. Немного южнее, среди лесов, была видна часть железнодорожного пути из Лондона в Брайтон[146]. А прямо перед нами, буквально под нашими ногами, находился маленький огороженный дворик, где стояла машина, доставившая нас с вокзала.

Восклицание Челленджера заставило нас обернуться. Он прочел свои телеграммы и методично сложил их в стопку на столе. Его большое морщинистое лицо, по крайней мере, та его часть, которую было видно из-за спутанной бороды, сильно раскраснелось, и он, казалось, был очень взволнован.

— Что ж, джентльмены, — сказал профессор таким голосом, будто выступал перед большой аудиторией, — наше воссоединение действительно интересно, и происходит оно при невероятных — я бы даже сказал беспрецедентных обстоятельствах. Разрешите поинтересоваться, заметили ли вы что-нибудь интересное или необычное во время своей поездки?

— Единственное, что заметил я, — сказал Саммерли с кислой улыбкой, — так это то, что манеры нашего юного друга за прошедшие годы ничуть не улучшились. С сожалением должен отметить, что у меня есть серьезные жалобы на его поведение в поезде, и вы могли бы обвинить меня в неискренности, если бы я не сказал, что это произвело на меня весьма неприятное впечатление.

— Ну-ну, все мы иногда бываем немного скучными, — произнес лорд Джон. — Наш молодой друг не имел в виду ничего плохого. Кроме того, он ведь участвует в международных соревнованиях, так что если он полчаса рассказывает, что такое футбол, то у него на это есть больше прав, чем у простых людей.

— Полчаса рассказывал про футбол?! — возмущенно воскликнул я. — Да это вы полчаса рассказывали свою тягучую историю о каком-то буйволе. Профессор Саммерли подтвердит это.

— Сложно сказать, кто из вас был скучнее, — ответил Саммерли. — Но смею уверить вас, Челленджер, что никогда в жизни я больше не желаю слышать ни о футболе, ни о буйволах.

— Я не произнес сегодня ни слова о футболе! — протестовал я.

Лорд Джон пронзительно присвистнул, а Саммерли уныло покачал головой.

— И ваше поведение рано утром… — сказал он. — Все это действительно печально. Пока я сидел там, в тишине, грустный и задумчивый…

— В тишине! — возмущенно воскликнул лорд Джон. — А кто устроил нам в пути этот концерт из череды имитаций, что больше походило на звуки, издаваемые сломанным граммофоном, нежели человеком?

Саммерли возмущенно выпрямил спину.

— А вы, оказывается, любитель пошутить, лорд Джон, — сказал он, скорчив кислую мину.

— Послушайте, черт возьми! Да это какое-то сумасшествие чистой воды! — воскликнул лорд Джон. — Каждый из нас точно знает, что совершил другой, только вот не помнит, что делал он сам. Давайте восстановим картину с самого начала. Мы сели в вагон первого класса для курящих — это выяснили, верно? Потом мы стали спорить о письме в «Таймс» старины Челленджера.

— Что, правда спорили? — довольно пророкотал хозяин дома, прикрывая глаза.

— Саммерли, вы еще сказали, что в этом споре истина найдена быть не может.

— Боже мой! — воскликнул Челленджер, выпятив грудь и приглаживая бороду. — Не может быть найдена истина! Кажется, я уже где-то это слышал. Могу ли я поинтересоваться, какие аргументы приводил великий и знаменитый профессор Саммерли, чтобы опровергнуть версию какого-то скромного человека, рискнувшего выразить свое мнение по возникшему вопросу? Возможно, до того как разгромить эту невероятную чушь, он соизволит привести некоторые доводы в поддержку своего альтернативного мнения.