Затерянный мир (сборник)

Если сможем, то убьем.

Прозрачная, как хрусталь, река, задумчивые исполины кедры по берегам, — вся природа, казалось застыла в безмятежном благодушии. И сквозь эту умиротворенную естественную тишину странным диссонансом пробивался бросаемый венцом природы человеком барабанный клич.

Бум-бом, бум-бом

Если сможем, то убьем.

Неслось с востока.

Бум-бом, Убьем.

Отвечали с запада.

Барабаны трещали весь день. Их грозный рокот всякий раз неизменно повергал в ужас наших темнокожих товарищей. Даже храбрый метис Гомес, казалось, был напуган.

Однако в этот день я открыл и запомнил одну простую истину: как Саммерли, так и Челленджер обладали неким высшим типом отваги, отваги продиктованной жаждой научного познания. Эта жажда забросила Дарвина к аргентинским дикарям чаучос, а Уолласа к малайским охотникам за скальпами. Милостивая природа устроила человека так, что он не способен полноценно исполнять одновременно два дела. Поэтому, если он с головой погружен в науку, в его сознании просто не остается места для других забот и переживаний. Весь день под не смолкавшие грозные барабанные дроби оба профессора с неописуемым вниманием наблюдали птиц в свободном полете, изучали какие-то стелющиеся по берегу кустики, изредка обмениваясь идеями в форме довольного покрякивания или ворчливого бормотания Саммерли, или внезапно громыхавшего смеха Челленджера. При этом оба ученых, то и дело прибегали к латинской терминологии, имевшей вдобавок благоприятное свойство удерживать обеих ученых от ставших привычными свар. Они, совершенно не слушая угрожающего рокота индейских барабанов, увлеченно вели полемику, как будто находились не в дремучих джунглях, а в гостиной клуба «Королевского научного общества» на Сент-Джеймс стрит. Один раз, правда, они все-таки обратили на них внимание. Однако и в этом случае их беседа превратилась в диспут на этнографическую тему.

— Каннибалы, племени миранья, или амахэуйака, — сказал Челленджер, указывая большим пальцем на джунгли в направлении, откуда доносились барабаны.

— Вне всякого сомнения, сэр, — ответил Саммерли. — Как и большинство населяющих эти места племен, я склонен рассматривать их как представителей некоторых ответвлений монголоидной расы и как носителей полисинтетического речи.

— В отношении полисинтетического языка — целиком с вами согласен, — вежливо согласился Челленджер. — Я наблюдал в этих краях не менее ста племен и ни разу не встречал другого наречия. Но ваш тезис о монголоидной принадлежности с моей точки зрения — сомнителен.

— Полагаю, что даже ограниченные знания сравнительной анатомии способны подтвердить справедливость моих выводов, — заявил начавший раздражаться Саммерли. Челленджер резко выставил подбородок, так, что от его лица осталась одна борода и ленточка на шляпе-канотье.

— Вне всякого сомнения, сэр, ограниченными знаниями, можно прийти к сделанному вами выводу. Однако, доскональные знания скорее всего приведут к противоположному.

После этого ученые несколько секунд пожирали друг друга исполненными неприязни взглядами. А издалека, не замолкая, неслось:

Бум-бом, бум-бом

Если сможем, то убьем.

Ночью мы закрепили наши челны на середине русла, сбросив вместо якоря обвязанные веревкой тяжелые камни, и приготовили оружие для отражения возможной атаки каннибалов. Однако ничего не случилось, и с рассветом мы продолжили наш путь по воде. Барабанный бой, постепенно затихая, остался позади. Около трех часов пополудни мы добрались к очень крутым порогам, простиравшимся в длину не меньше, чем на милю. Как раз здесь в первой экспедиции Челленджер потерпел аварию. Должен признаться, что вид этих порогов меня обрадовал, так как они служили вещественным подтверждением, хоть и слабым, правдивости его истории.

Индейцы перетащили сначала лодки, а затем и все снаряжение, а мы с винтовками за плечами следовали за ними, прикрывая их сзади от непредвиденной опасности, которая могла таится в лесной чаще. К вечеру мы, благополучно обойдя пороги, прошли на лодках еще около десяти миль, а когда стемнело, стали на якорь на ночевку. По моим расчетам, это место отстояло от Амазонки не менее чем на сто миль.

Рано поутру снова тронулись. С самого рассвета профессор Челленджер был чем-то обеспокоен. Он до боли в глазах всматривался поочередно в очертания обоих берегов. Внезапно, испустив радостный возглас, он указал на одиноко стоявшее у самой воды покосившееся дерево.

— Как, по вашему, что это? — спросил он.

— Разумеется, пальма Ассаи, — ответил Саммерли.