Затерянный остров

Паула искала сухую одежду и место, чтобы спокойно переодеться, но это было нелегко, потому что деревенские дети со сложными плетеными прическами и ламбами на бедрах постоянно крутились возле нее и пристально ее разглядывали. Когда Паула спросила Нориа, почему они не сводят с нее глаз, Нориа рассмеялась и объяснила, что дети видели белых мужчин, но никогда — белых женщин, и они просто не могут поверить, что она из плоти и крови. Паула посмотрела на детей, засучила мокрые рукава и показала им свою руку, при этом жестом приглашая детей потрогать ее. Два смелых мальчика подошли ближе и захохотали. Затем они на секунду прикоснулись к ее руке и сразу же убежали прочь. Паула снова услышала их смех, такой заразительный, что она сама невольно начала смеяться. И когда она встала, чтобы наконец переодеться, они последовали за ней, как за Крысоловом из Гамельна[11].

Нориа сжалилась над ней и поговорила с детьми, которые неохотно отступили.

К тому времени, как Паула сменила платье, палатки были уже поставлены, и Нориа принесла ей Нирину и чашку чая.

Паула разложила свои мокрые вещи и книгу Матильды на солнце, чтобы они просохли, взяла у Нориа малыша и присела на циновку, после чего к ней сразу же подбежали дети. Они стали было смеяться, как вдруг увидели Нирину на руках Паулы.

Они начали перешептываться, все время глядя на нее. Паула предположила, что они не могли понять, была ли эта белая женщина биологической матерью темнокожего Нирины.

«Я его мать? — спросила она себя и внимательно посмотрела на Нирину. — Думаю, да, думаю, я действительно его мать. Он мой, он — мое будущее, так же как и Матильда, и ваниль, и парфюмы». Она поднесла мальчика к лицу, чтобы почувствовать его замечательный аромат.

Ничего. Она ничего не чувствовала. Нирина ничем не пах. Она в замешательстве подняла голову. Да, ее нос отек, но даже когда у нее была тяжелая простуда, она могла ощущать ароматы.

Она отчаянно пыталась распознать запахи в том незначительном количестве воздуха, который проходил через ее нос. Ничего.

Нирина стал вертеться и снова привлек к себе ее внимание. Она рассеянно взяла его за ручку.

— Это, мой маленький принц, — прошептала она, — это конец. Без обоняния мне придется обо всем забыть.

Паула с трудом поднялась, желая лишь узнать, насколько пострадал ее нос.

Она пошла с Нириной на руках и с толпой детей за спиной к Вильневу, который уже успел переодеться.

— У вас есть зеркало? — спросила она и ждала, что в ответ он начнет распространяться о тщеславных бабах.

— Вам не нужно на это смотреть.

— Так плохо?

Он кивнул.

— Должно пройти какое-то время, прежде чем все заживет.

Он подошел к ней ближе, и ей показалось очень странным, что она не может понять, чем он пахнет. Она попыталась вспомнить. Ягоды можжевельника, индийская корица, кипарис. Ничего, ничего, ничего. Это был просто какой-то мужчина. Она сглотнула.

— Что случилось?

Вильнев положил руку ей под подбородок и чуть приподнял его. Его зеленовато-карие глаза теперь смотрели прямо на нее.

Паула оцепенела.

— Не думаю, что у вас сломан нос, но могу только надеяться, что слизистая оболочка была повреждена не серьезно.

— Что это значит?

Он отвернулся.

— Ну же, меня уже ничто не испугает, — солгала Паула.

— Аносмия.

— Что это?

— Потеря обоняния. Но все-таки это случается чаще из-за травмы мозга, при которой повреждается обонятельная луковица, чем вследствие инфекции или травмы носа.

Паула смотрела на него и думала только о том, что аносмия для нее намного хуже, чем крокодилы.

Что с ней дальше будет?

— Иногда это временное состояние, или, бывает, мозг просто подшучивает над нами.

За эту соломинку Паула не могла ухватиться: врачи всегда лгут пациентам о том, насколько все плохо на самом деле. По поводу инфекции на ноге Карла они лгали и относительно прогноза для ее сына тоже. И вовсе никто не хотел признаваться ей в том, что означает шрам на ее животе. Об этом она сама узнала позже, и, как это ни забавно, она решила, будто отсутствие кровотечения говорит о том, что она снова беременна. Что было более чем странно, учитывая тот факт, что с момента рождения ребенка больше ни один мужчина к ней не прикасался.

Глаза Паулы налились слезами. Вильнев не знал, как это было важно для нее. Она протянула ему Нирину. Этот ребенок видел уже достаточно горя. Ей нужно побыть одной, ей нужно подумать.

Паула пошла к своей палатке, взяла книгу Матильды, прижала ее к себе и убежала от него, от деревенских детей, от себя самой и от того, что осталось от ее жизни.

35 Ускользающему врагу построй золотые мосты