Затянутый узел

— Как же? Раз я не выбросил письмо в корзину, значит, придал ему значение. В результате и деньги на детский сад потерял, и отношения с директором единственного в городе предприятия испортил.

— Что показала ревизия?

— Что на заводе полный порядок. Плохо тогда все получилось. — Элиава грустно усмехнулся. — Тут же сформировалось общественное мнение: новая метла метет всех без разбору.

— Ты уже вымел кого-нибудь?

— Но не без разбору. Директора школы за взятки с родителей будущих медалистов, начальника телефонного узла за взятки за установку телефонов, зампредседателя исполкома за незаконное разрешение строительства частных домов, зав. аптекой — этот мерзавец спекулировал на несчастьях людей, торговал лекарствами из-под полы, и трех директоров магазинов за нарушения правил советской торговли.

— Неплохое начало.

— Будет и продолжение.

— Твоего предшественника, насколько я понимаю, освободили или, попросту говоря, выгнали. Почему ты уверовал, что на заводе полный порядок?

— Я ознакомился со всеми актами ревизии.

— Ревизоры живые люди, и ничто человеческое им не чуждо.

— В ревизорах я уверен. Понимаешь, Серго, у меня тогда возникло сомнение в порядочности Долидзе. Уж чересчур болезненно он реагировал на анонимку и вел себя вызывающе. Сначала угроза. Уйду, мол, посмотрим, как без меня обойдетесь. Потом требование. Проводите, мол, ревизию. Такое поведение в горкоме партии? Это не случайность, размышлял я, а результат вседозволенности, может быть, даже безнаказанности. Я хочу сказать, что он вел себя так потому, что иначе уже не мог. Он сформировался как руководитель задолго до моего переезда сюда. Понимаешь?

— Сформировались общественные отношения и личные связи между людьми. А тон всему задавал твой предшественник.

— Не оспариваю, от первого секретаря многое зависит… После того случая я стал приглядываться к Долидзе. Конечно, он был не тот человек, за которого себя выдавал. Но все это, Серго, лирика. Мои ощущения и размышления не факты. Не сомневаюсь, что со временем факты выявились бы. Но, как говорится, смерть опередила события. Ты прости меня, с самого начала не сказал тебе обо всем этом. Это все, повторяю, субъективно. А расследование, сам понимаешь, должно быть объективным. Почему ты заинтересовался анонимным письмом?

— Чем больше я буду знать об убитом, тем быстрее найду убийцу.

— Понятно. Мне показалось, что у тебя складывается отрицательное мнение о Долидзе. Ты обнаружил какие-нибудь факты?

— Вскрытие показало, что Долидзе не был ранен, а в документах собственноручно указывал, что был контужен и ранен в январе сорок третьего под Сталинградом. Более того, существует легенда о застрявшем в легком осколке, который мешал ему дышать.

— Он действительно хрипел, а не дышал.

— Курил много.

Зазвонил телефон.

— Я вас приветствую, Роберт Георгиевич, — сказал Элиава в трубку и стал напряженно слушать прокурора. Закончив разговор, он произнес: — Началась вражда между родственниками Долидзе и Багиряна.

— Нападение четырех подонков на двух беззащитных людей — это еще не вражда.

Плохо, что из четырех хулиганов троих отпустили, подумал я. Безнаказанность приводит к распущенности. Еще одна драка вызвала бы цепную реакцию в городе.

— Не унывай, товарищ секретарь, — сказал я. — Прорвемся.

Пока мы шли к месту происшествия, следователь прокуратуры Бадридзе говорил о себе.

Возвращаясь после армии в родную деревню Калта, он имел неосторожность, как выразился Бадридзе, помочь чернявой девушке цыганского типа донести с автобусной станции до дома тяжелый чемодан. Девушка провалилась на приемных экзаменах в Тбилисский педагогический институт. Она сказала об этом прямо и так же прямо призналась, что была слабо подготовлена. С каждым шагом девушка ему нравилась все больше. Он вошел вместе с ней в ее дом и так и не вышел оттуда.

— Заворожила меня моя цыганка, — сказал Бадридзе.

Все его планы рухнули. Он хотел работать в колхозе механизатором, благо приобрел в армии не одну специальность, и заочно учиться в педагогическом институте. Через пять лет он рассчитывал стать преподавателем в сельской школе, а пошел служить в милицию. Горком комсомола ничего другого ему предложить не смог. Педагогический институт он все-таки окончил, заочно.

— Два года назад меня перевели в прокуратуру. Честно говоря, школа меня до сих пор тянет. Я детей люблю. Своих бог не дал. Год назад договорился бесплатно преподавать историю в седьмом классе. Роберт Георгиевич не разрешил.

Бадридзе впервые упомянул прокурора, причем без тени недовольства. Так говорят о посторонних людях.

Мы подошли к улице Кецховели.

— Когда-то эта улица была самой красивой в городе, — сказал Бадридзе. — Богатые здесь стояли дома, хотя и деревянные. Жить на улице Кецховели считалось престижным. Может быть, потому, что улица расположена на стыке старого и нового города. Помните из истории — на пересечениях торговых путей возникали и процветали города. Дома лепили здесь один к другому. В прошлом году в ночь на второе мая загорелся один дом. Замыкание. Огонь перекинулся на соседний, и пошло.