Затмение

Тот стремглав кинулся в его сторону и спрятался за деревянным бортом телеги.

– Ты что же, издеваешься?!

– Как можно? Я думал, вы для себя интересуетесь. У нас многие для полей и огородов навоз берут. Полагают, что ежели из храмового зверинца, то с особой благодатью. А как по мне… – возчик скосил глаза на Аоранга и продолжил тише, будто открывая страшную тайну, – дерьмо, оно и есть дерьмо.

– Да какая разница? – рявкнул командир заставы. – Вся Аратта скорбит по государю!

– Ой не говорите! Мне и самому его так жаль, что и не пересказать. Да только быки когда в грусти, они лишь пуще…

– Ладно, кати уже отсюда, чего встал!

– Ну как скажете.

Возчик хлестнул быков.

– А то, может, себе наберете?

Аоранг тем временем уже проскочил внутрь двора и успел спрятаться за ближайшей клеткой. Привратники, затворив ворота, бросились к нему со всех ног.

– Аоранг?! Тут все говорят, что тебя обвинили в измене и кинули в подземелье! Как ты спасся?

Мохнач поглядел на светлеющее небо:

– Потом расскажу. А сейчас время созывать куниц.

Служители зверинца побежали за клетками. И в самом деле, наступало время заканчивать ночную охоту этих юрких зверьков. Куниц в храме Исвархи было великое множество. Каждую ночь служители запускали их в храм, и взращенные на крысином мясе хищники пускались истреблять серых хвостатых вредителей, которые грызли и портили все, до чего добирались. Но к рассвету, когда начиналась первая служба, куницы должны были снова находиться в клетках, дабы не крутиться под ногами жрецов и не отвлекать их от обрядов и гимнов.

Конечно, с этим делом служители справились бы и сами. Но только воспитанник Тулума мог войти в храм, поманить первую попавшуюся на глаза куничку, и все они радостной гурьбой устремлялись к нему. Разевая зубастые пасти, они наперебой хвастались Аорангу удачной охотой, и для каждой у него находилось доброе слово и угощение. Если Аоранга не было, служителям приходилось выискивать стремительных зверьков по всему храму, приманивая их лакомствами. А те все норовили улизнуть, забиться в какую-нибудь щель, чтобы потом, нагло распушив хвост, разгуливать по алтарю Исвархи прямо во время богослужения. Это место им почему-то нравилось больше всего.

Аоранг считался хранителем храмового зверинца, хотя никто никогда не назначал его таковым. Даже без оглашения воли святейшего Тулума всякий и сам понимал, чье слово здесь будет решающим и окончательным. Аоранг долго мог о чем-то беседовать с медведем, и как казалось прочим служителям – не просто разговаривать, а спорить, вызывая у матерого зверя то веселье, то негодование. Даже угрюмые злобные туры, завидев Аоранга, поднимали рогатые головы и приветственно фыркали, когда он подходил к ним и заботливо спрашивал о здоровье.

Аоранг прошел мимо длинного ряда с клетками для жертвенных животных и птиц. Все они были обречены, но воспитанник верховного жреца знал, что как только их дух расстанется с плотью на жертвеннике, то сразу соединится с духом Исвархи в небесном сиянии, наполняя радостью все живое, – в отличие от прочих зверей, которым предстояло снова и снова рождаться заново.

В дальней трети зверинца обитали особые звери, которым порой открывалась воля Исвархи. Бо́льшую часть времени они проводили без клеток. Лишь когда храмовые слуги привозили еду, звери возвращались к кормушкам, чтобы отобедать, а заодно и пообщаться со своими вожатыми-жрецами. Первым и лучшим из них был сам Аоранг. Звери – псы, от совсем мелких гадательных собачек до огромных, почти с теленка, уханов, каких в старые времена лесовики использовали для охоты на медведя, а сейчас для боя; черные во́роны, подозрительно глядящие на всякого, кто смел подойти близко; священные белые кони – все они, завидев мохнача, спешили к нему без всякого зова.

Чаще всего обитатели этой части зверинца тосковали по родине, жаловались Аорангу на тесноту и обилие чужих запахов. Мохнач как мог подбадривал их, выслушивал долгие сетования, давал советы и следил, чтобы никто из доставленных сюда животных не страдал.

Дальше тянулись загоны всевозможных диковинных зверей, редко встречавшихся в самой Аратте и привезенных из-за ее пределов. Обычным смертным их старались не показывать, чтобы не смущать их величием непостижимого замысла Исвархи, невесть зачем сотворившего подобные существа. Особенно привлекал молодых жрецов странный длинноногий зверь со змеиной шеей, увенчанной рогатой головой. Судя по тому, как гордо выступало это животное, оно наверняка считало себя неописуемо красивым. Как утверждали знающие люди, ударом копыта это существо могло сломать спину степному льву, однако миролюбивее и ласковее его было поискать – не найдешь.

И наконец, в отдельной клетке жил любимец Аоранга – котенок саблезубца, прозванный им Рыкун. И впрямь, грозно рычать он начал едва ли не сызмальства. А теперь он был уже больше самого крупного ухана – медвежьего пса. Проходя мимо его клетки, Аоранг не удержался – остановился и почесал за ухом приникнувшего к прутьям детеныша. Тот терся о его руку, блаженно урча и тычась носом в ладонь.