Затмение

Рейчел только кивнула. Дитя любви! Как только Сирена переживет разлуку с ней?

– Ну а как там поживает маленькая мисс Фрейзер-Уэст? – нарушила молчание Сирена, поднимая другую малютку и гладя ее блестящие золотистые волосы.

Неожиданно ей очень живо вспомнилась ее бабушка. Потрясающая красавица, душа общества! Жизнь ее была полна любви и веселья. Сирена всегда вспоминала ее с нежностью.

– А тебя я назову в честь своей удивительной бабушки. Ей бы это понравилось. – Сирена лизнула кончик своего пальца и начертила на головке дочери крест, приговаривая: – Нарекаю тебя Люсиндой Джейн Фрейзер-Уэст.

Девочка заплакала. Сирена покачала ее, тихо и ласково баюкая, пока та не успокоилась. Оторвав глаза от дочери, она встретилась взглядом с Рейчел.

– Спасибо, Рейчел. Я никогда этого не забуду.

Рейчел поцеловала макушку Лавдэй, девочка что-то проворковала.

– Все будет хорошо, Сирена. Я это чувствую.

Сирена криво усмехнулась.

– Если все пойдет по плану, я спасу свой брак. Ты это имеешь в виду?

Усилием воли Сирена заставила себя заглянуть в будущее.

– У нас с Николасом есть дочь. Замечательная малышка, лучше не бывает. Я должна думать о ее счастье. И ни о чем другом. Если позволю себе всего лишь минуту слабости, Рейчел, – я погибла.

7

Сирена проснулась в свое обычное время – чуть позже шести.

Мгновенно придя в себя, она тихонько выскочила из постели, пересекла на цыпочках спальню и раздвинула тяжелые шторы. Комнату тут же залило яркое весеннее солнце. Утро было прекрасное. На нежно-голубом небе – ни облачка.

Прижав руки к холодному стеклу, Сирена вглядывалась в луга и холмы за садом. Обросшие, еще не стриженные овцы пощипывали прихваченную морозцем травку. Узкая тропа вилась по ухоженным полям к покосившемуся фермерскому дому, из трубы которого вился одинокий дымок.

Отойдя от окна, Сирена прошла в свою спальню, где приняла душ, и, завернувшись в огромное белое полотенце, перебралась в смежную туалетную комнату, где стены – от пола до потолка – были заставлены полированными ореховыми гардеробами, на дверцах которых красовался герб Фрейзер-Уэстов из черного дерева.

Эту комнату в 1934 году отделали для матери Николаса, леди Пандоры Фрейзер-Уэст. Ее вкусы и положение легко можно было понять по обстановке: туалетный столик в стиле Людовика XV с изящным стульчиком того же времени, в углу уродливый письменный стол красного дерева со стоящим перед ним парадным стулом времен Империи.

Сирена ненавидела эту комнату.

Темная, она вызывала чувство клаустрофобии, как и большинство комнат в Редби-Парке, родовом поместье Фрейзер-Уэстов. Сирена неоднократно предлагала кое-что изменить в ней, но Николас каждый раз заявлял, что ему нравится все как есть.

Сирена натянула джинсы, надела светло-синий свитер, убрала волосы в конский хвост и слегка подкрасила губы. Впервые со дня рождения близнецов она почувствовала себя уверенно.

Направляясь в детскую, она должна была миновать обитый дубовыми панелями коридор, где на стенах висели фамильные портреты Фрейзер-Уэстов, которые, как ей казалось, следили за каждым ее шагом. Открывая дверь, она слышала плач дочери. Няня, Элизабет Барратт, сидя рядом с ванночкой, поливала Люсинду теплой водой.

– Непохоже, чтобы купание ей нравилось, – со смехом сказала Сирена, видя, как личико дочери краснеет, а визг усиливается.

– Ну ладно, малышка, на сегодня хватит.

Няня подняла орущую девчушку и завернула ее в мохнатое полотенце, которое предусмотрительно держала на коленях. Быстро и умело она обтерла крохотное тельце, ловко держа малютку в своих надежных руках.

Сирена шагнула к ней.

– Дайте ее мне.

Крепко прижимая к себе Люсинду, Сирена нежно гладила ее щечку, любовно изучая каждую черточку лица дочери.

Выливая воду из ванночки в раковину, няня Барретт делилась с ней своими наблюдениями.

– Она хорошо спала, просыпалась всего два раза. Для ребенка ее возраста неплохо. Сегодня утром я ее взвешивала, она прибавила две унции.

– Прекрасно, Элизабет, – похвалила ее Сирена, не отрывая глаз от Люсинды.

Она поднесла дочь ближе к лицу, чтобы почувствовать нежный, свежий запах младенческой кожи, и запечатлела поцелуй на макушке.

– Скоро ты увидишь своего папочку, и я не сомневаюсь, что он будет сходить по тебе с ума.

Так и случилось.

Николас полюбил дочь без памяти с того самого момента, когда несколькими часами позже впервые вошел в детскую вместе с Сиреной, которая вынула спящую Люсинду из колыбельки.

– Дорогая! Она необыкновенно мила, я не видел таких очаровательных детей. – Затаив дыхание, он бережно взял Люсинду на руки и взволнованно прошептал: – Но она такая маленькая… и хрупкая.

– Не беспокойся, Николас, она не сломается, – смеясь, уверяла мужа Сирена.

Люсинда открыла глаза и воззрилась на Николаса.

– У нее твой цвет глаз, дорогая. – Николас говорил очень возбужденно, словно совершил великое открытие.

– Я знаю, – Сирену рассмешила реакция мужа. – Но цвет глаз ребенка обычно впоследствии меняется. – Она подумала: интересно, изменится цвет глаз Лавдэй или останется такой, как у ее отца.