Затмение

Только что из дома донесся звук, который я поначалу не смог определить. Смех. Они смеются в унисон, моя жена и Квирк. Когда я в последний раз видел моих привидений? Сегодня, как я уже отмечал, они не явились, ну а вчера, или хотя бы позавчера? Возможно, они действительно исчезли навсегда. Но я почему-то так не думаю. От их эманации, все еще витающей в доме, разит нетерпением, обидой, даже завистью. То, что их составляет, так невелико, эфемерно-текуче и непрочно, что оставленное ими эмоциональное эхо кажется солиднее того, что они сами из себя представляют (представляли?).

Пришлой ночью Лидия бросила мне обвинение в том, что я всегда питал прискорбную слабость к бездомным и неприкаянным. Тут явно имелись в виду Квирки, хотя я не совсем понимаю, почему она считает эту мою особенность таким уж прискорбным недостатком. В конце концов, вопросил я ее самым своим рассудительным тоном, разве гостеприимство не добродетель, которую благословил даже неуступчивый Бог кочевых племен? Мои слова спровоцировали один из ее раскатистых, презрительно-жалостливых хохотков. «Гостеприимный?» — вскричала она, задрав голову, — «Гостеприимный? Ты?» Она считает, что я вожусь с бездомными не христианского милосердия ради, что во мне просыпается антрополог или даже бессердечный хирург-экспериментатор. «Тебе нравится их изучать», — сказала она, — «разбирать на части, как часы, чтобы увидеть, как они работают». Ее глаза светились злобой, в уголке рта белела слюна, на рукаве осела пушинка пепла. Мы уже перешли в мою спальню, где не горел свет, и пепельно-зернистое свечение умирающего дня, исходящее от окна, превращало комнату в коробку, наполненную взвихренными, искрящимися в свинцовом полумраке пылинками. Бессердечный мальчик и часы: меня раз за разом укоряли этой истрепавшейся фразой мои лишившиеся иллюзий возлюбленные, и каждая воображала, что первая сочинила ее. Но я однажды на самом деле совершил подобный подвиг, разобрал часы, бессердечный маленький мальчик. Это было после смерти отца. Он подарил их мне на день рождения, в коробочке, обвязанной лентой с бантиком, который соорудила продавщица. Дешевая модель, кажется, «Омега». Надпись хвастливо сообщала о семи рубинах, но я так и не нашел их, хотя исковырял весь механизм своей маленькой отверткой.