Затмевая могущественных (Викториум-2)

Рядом с Буревестником громко ухнула британская винтовка. Ее пуля сразила казака. Тот схватился за лицо – и свалился с седла. Кровь обильно лилась ему на ладони, пачкала рукава черкески.

Этот выстрел словно разбудил самого Буревестника. Он вскинул револьвер – и вот его револьвер присоединился к всеобщей какофонии выстрелов.

Не высовываясь из-за прикрывающих его домов, лидер революционеров всаживал пулю за пулей в мечущиеся силуэты всадников.

Рядом стрелял Краб. Он ловко управлялся с однозарядной британской винтовкой. Живая и искусственная руки его летали столь стремительно, что ими можно было залюбоваться. А вот в меткости товарищ так и не прибавил. Первое точное попадание стоило списать на банальную удачу. А потому палил Краб часто, хоть и без особого эффекта. Правда, как и многие из налетчиков.

Казаки отвечали с убийственной точностью. Однако их было слишком мало. Да и лишенные маневра на пускай и широком Головинском проспекте всадники были, можно сказать, обречены. И они падали под копыта своих же коней один за другим, пораженные меткими выстрелами. Или же просто скошенные неумелой пальбой. Но жизни свои казаки старались продать подороже.

Один даже сумел подскакать к краю проспекта. Обрушил свою шашку на не успевших спрятаться налетчиков. Раз, два, три! Вот уже трое лежат под копытами его коня. Понадобилось не больше одного удара, чтобы расправиться С каждым из них.

Казак повернул лошадь в сторону укрытия Буревестника и Краба. Лидер революционеров вскинул револьвер. Однако не стал палить без толку, по-американски. Сейчас требовалась выдержка. Выдохнув, Буревестник навел оружие на казака. Медленно нажал на курок. Револьвер дернулся в руках Буревестника. Плюнул огнем в грудь казаку.

Уже вскинувший оружия для удара всадник откинулся на спину. По серой черкеске на груди расплывалось черное пятно крови. Конь по инерции сделал несколько шагов. Казак вывалился из седла, раскинув руки. Упал на мостовую. Шашка выпала из разжавшихся пальцев. Звякнула по камням мостовой.

– Черт побери, – выдохнул Краб. – Никогда я не научусь стрелять, как ты.

Оказалось, что этот казак был последним. Буревестник опустил револьвер. Машинально выкинул пустые гильзы и поставил на их место заряженные патроны. Только после этого оценил картину побоища.

Семеро казаков валялись на мостовой. Вокруг их тел растекались лужи крови. Оба полицейских с козел тоже были мертвы. И только один казак еще подавал признаки жизни. Он катался по камням мостовой, зажимая обеими руками рану на животе.

– Дерибань карету, – бросил налетчикам Буревестник. На деле к нему снова вернулась воровская музыка. – Краб, за мной. Глянем, что там со стрелой.

Казак валялся точно напротив того места, откуда Володя метал бомбу.

Когда Буревестник с Крабом подошли к нему, казак уже умирал. Уже почти перестал дергаться. И понять, что он еще жив, можно было лишь по открывающемуся, словно у рыбы, в немом крике рту.

Буревестник добил казака выстрелом в висок. Тот дернулся еще раз – и затих. Лишь верный конь рядом переступал с ноги на ногу, цокая по залитым кровью камням подковами.

Краб не стал протискиваться в узковатый для него проулок. Буревестник же шагнул в него. Внимательно огляделся. Первым делом заметил кровавое пятно на стене. Кровь явно не могла принадлежать казаку. Выходит, это либо Володя, либо его спутник пострадали в схватке с всадником. Однако и того и другого след простыл, как и было велено. Это уже обнадеживало.

– Возвращаемся, – кивнул Крабу Буревестник. – На квартире узнаем, Володе или нет пуля тут досталась

Налетчики тем временем перекидали мешки с ассигнациями на телеги и арбы. И были готовы покинуть место преступления.

Буревестник первым вскочил на козлы ближайшей неказистой повозки. Налетчик, уже державший поводья, слегка хлопнул ими пожилого коня по спине. Тот размеренной рысью затрусил прочь.

После взрыва Володиной бомбы не прошло и десяти минут. Экс всегда требует стремительности. И Буревестник этого никогда не забывал.

Сидеть с Володей в тесном помещении было просто невыносимо. Юноша, конечно, помог мне с раной на плече. У него были и спирт, чтобы промыть ее, и чистый бинт для перевязки. Однако он не произнес ни слова с тех самых пор, как замкнулся в себе еще до экса. Даже когда с раной возился, все объяснял лишь жестами и касаниями. Как только он закончил с нею, в комнате повисло тяжелое, почти физически ощутимое, напряжение.

Я никак не мог примоститься, чтобы раненая рука не цеплялась за что-нибудь. Каждое прикосновение к ней вызывало настоящий взрыв боли. Я втихомолку скрипел зубами, ища более-менее подходящее положение. Наконец, сумел хоть как-то усесться, пристроив раненую руку на коленях и поддерживая ее здоровой. Не самое удобное положение, однако оно позволяло мне почти забыть о боли.

Хотя она все равно оставалась. Тянущая и противная. Казалось, это от нее спина и лоб покрываются липкой испариной. Каждый вдох дается с трудом. Горло постоянно саднит.