Затон

Вадя долго выбирал цветы, переходя от торговки к торговке, потом, выбрав самые лучшие, заплатил, не торгуясь, и направился в храм. У входа, как положено, перекрестился. Заказал панихиду и, купив самую толстую и большую свечу, потоптался перед большой иконой, пробуя молиться. Но приличествующей случаю молитвы Вадя не знал, поэтому, попробовав сымпровизировать и видя, что получается как-то не очень, он маетно повздыхал и просто попросил, обращаясь к иконе: «Господи, подари ей царство небесное…» Его свеча очень внушительно смотрелась среди окружающих ее свечек, как баскетболист среди карликов. Он еще постоял, посмотрел, как она горит, потом вздохнул в последний раз и пошел на выход.

До материной могилы идти было далеко, почти на противоположный конец кладбища. В свое время, оформляя участок, Вадя купил земли сразу на три могилы, подразумевая, что будут они тут лежать вместе: мать, отец и он. Тогда как-то не думалось, что отец еще может жениться, да и самому Ваде вроде как-то рановато…

Зато сейчас у матери получилась роскошная могила. Широко, просторно… Вадя сделал большую мраморную стелу с отличным портретом в натуральную величину, а весь участок обнес мраморным полуметровым бордюром с шарами на углах. А землю внутри оградки покрыл темно-серым с блестками гранитом. Для цветов по обе стороны стелы стояли два больших мраморных вазона. Да еще – столик и скамеечка, сделанные из черного мрамора. Очень красиво получилось: черное и серое. «Есть, конечно, и покруче, гораздо покруче, но все ж не хуже, чем у бандитов каких-нибудь», – трезво оценивал результаты своих усилий Вадя. Отец, правда, когда первый раз увидел, сказал: «Ты, Вадька, что-то перестарался, по-моему. Надо было чистой землицы все-таки оставить…» Но потом согласился с Вадиными доводами, признав его правоту.

Свернув с центральной аллеи на боковую дорожку и пройдя по ней сотню метров, Вадя подошел к могиле. Молодая и красивая, мать по-прежнему задорно улыбалась ему с черной мраморной глыбы. Эту фотографию для портрета выбрал сам Вадя. Отец предлагал взять фото, где она в гораздо более зрелом возрасте, но Ваде хотелось видеть ее именно такой; молодой и задорной.

Он вошел в ограду и поставил цветы в вазоны: один букет от себя, а второй – от отца. «Ну, вот, мам, я приехал, – начал он мысленный разговор, – усевшись на мраморную скамейку и облокотившись о столик. – Ты извини, что давно не был… – Врать ей про работу и свою чрезвычайную занятость, как отцу, не имело смысла. Вадя помялся, но потом все-таки нашел в себе силы признаться: – Забыл я о тебе… Прости… Но ты ведь на меня не в обиде, правда? Ты вот лежишь здесь, а жизнь продолжается. Я чего-то суечусь, суечусь… Сам не знаю зачем… Нет, так вроде все логично… И то надо, и это… И туда хочется, и сюда… И того, и этого… А потом, как подумаешь, ну ничего и нет такого особенного ни в том, ни в этом… Получается, что вроде бы все уже попробовал, все знаешь… А все равно кручусь, а зачем не знаю… Какой в этом, во всем смысл?.. А отец женился, мам. Ах да, ты знаешь. Я тебе об этом уже говорил в прошлый раз. Но ты обиду за это на него не держи, мам. Не может он один, вот как я, например. Ты же знаешь, он слабый человек. Зато я так и не женился. Ты, наверное, ждешь, думаешь, когда внуки появятся?.. Боязно мне, мам… Вот если б встретилась такая, как ты… Сразу б женился без разговоров. А то думаешь: та или не та? Сравнишь с тобой и видишь – не та… – Вадя еще раз поглядел на мамин портрет и в очередной раз восхитился, какая она красивая, жизнерадостная, какая родная. – Знаешь, я уж было совсем собрался… Была у меня девчонка… Вернее, она и сейчас есть… Но не у меня… А может быть, и, действительно, была… Мам, я убил ее. Ну, не сам убил, а заказал… Хотя не знаю, может быть, еще и не убил… – Мысли у Вади в голове совсем запутались, сплетясь в один большой тугой узел. Он сидел неподвижно, вперившись в материн портрет, словно действительно ожидал, что бесчувственный, холодный камень заговорит с ним и расскажет, что хорошо и что плохо, и как ему жить дальше. – Но… – Он осторожно принялся распутывать затянувшийся узел. – Ты понимаешь… Я не хотел… Я только защищался. Она сама меня хотела…» – Вадя понял, что его вранье самому себе выглядит слишком жалко и замолк.

Нежданно-негаданно набежавшее небольшое облачко закрыло солнце, и на стелу упала тень. Мрамор перестал играть и искриться, и даже женщина, изображенная на нем, казалось, изменилась. Улыбка из веселой и жизнерадостной вдруг стала презрительной, а между враз погустевшими бровями залегла печальная складка.

«Э-эх, – выдохнул Вадя и неожиданно даже для себя сказал вслух: – За водой надо сходить, в цветы налить…»

Он поднялся и заглянул за стелу. В прошлый свой приезд он оставлял там пустую пластиковую бутыль. Но за стелой ничего не было. Он покрутил головой вокруг в надежде увидеть на одной из соседних могил нечто, что можно использовать в качестве емкости для воды.