Затон

Наискосок от него, через несколько могилок Вадя заметил человека, возившегося в оградке. Не обходя по дорожке, Вадя направился к нему между могил, напрямик.

Здравствуйте, – поздоровался Вадя.

Здравствуйте, – ответил, распрямившись, высокий худой старик. Рядом с ним стояло наполовину пустое ведро с крупным желтовато-серым песком, а в нем – детский совок, которым старик, видимо, рассыпал песок по поверхности могилки.

Простите, нет ли у вас какой-нибудь посудины, воды принести?

А вот… – старик показал на ведро, – закончу только песок рассыпать… Хотя, что ж это я… Совсем голова дырявая стала. – Он опрокинул ведро на землю и, высыпав из него песок, протянул его Ваде. – На…

Вадя скоренько сбегал за водой, наполнил вазоны и вернулся к старику – вернуть ведро. Тот уже закончил возиться с песком и сидел на крохотной скамеечке за таким же крохотным столиком. На столике была расстелена газета. А на газете стояла непочатая бутылка водки, два пластиковых стаканчика, и лежало разрезанное на четыре дольки яблоко.

Спасибо за ведро, – поблагодарил Вадя.

Старик кивнул.

Поставь вот здесь. Давай помянем с тобой… У тебя кто здесь лежит?

Мама, – коротко ответил Вадя.

А у меня – супруга. – Старик снова кивнул, на этот раз в сторону вертикально стоящей небольшой плиты с портретом пожилой женщины. – Ты проходи в оградку-то, присаживайся. – Старик гостеприимно подвинулся на скамеечке, давая место Ваде.

Он свинтил крышку с бутылки, наплескал водки в стаканчики, и, спохватившись, поинтересовался:

Ты, случаем, не за рулем, нет?

Нет, – соврал Вадя, присаживаясь на край скамеечки и беря в руки стаканчик.

Ну, помянем наших ушедших, – сказал старик. – Царство им небесное.

Вадя влил в себя водку, и стало ему как-то особенно хорошо и покойно; страхи ушли, сомнения и угрызения совести окончательно рассеялись. Они выпили за помин души еще и еще раз.

Пятьдесят один год мы были вместе, – сказал старик. – Да. Пятьдесят один. – Он утвердительно покивал головой с, на удивление, густой седой шевелюрой. – Я через нее, через бабку мою, и верующим, можно сказать, стал. Не может того быть, чтоб эти пятьдесят с лишком лет просто так были. Мы с ней обязательно еще встретимся. Да… Все вместе: и радость и горе… А ты женат? – неожиданно спросил он.

Когда дедок начал было рассказывать о себе, в голове у Вади начали возникать картинки, иллюстрирующие и дополняющие его речь. Вот молодой деревенский парнишка приехал в Москву по лимиту. Начал работать в Метрострое проходчиком. Встретил такую же, как он, молодую лимитчицу. Лет через десять-пятнадцать получили они квартиру где-нибудь в Бирюлеве. Нарожали трех детишек. Неожиданный вопрос сбил с нужной волны и не дал возможности дорисовать картинку.

Я? Нет, – ответил Вадя.

Да… – продолжал бухтеть дед (метростроевец, как мысленно окрестил его Вадя). – Нынче стало не модно заводить семью. В Америке даже этот, как его, э-э… А, да… Термин, точно. Термин такой появился: жизнь соло. Слыхал, сынок? Нет? Говорят, больше половины народу одиночками живут. Даже сорт арбуза такой вывели, «бамбино» называется. Слыхал? Нет? – Вадя отрицательно помотал головой. – Ну, правильно. Одинокому человеку нужен маленький арбуз. Вот ты представь, притащишь ты домой вот такую вот арбузяку… – Сцепив пальцы обеих рук, старик показал какой огромный арбуз притащит домой Вадя. – Что тебе с ним делать? Солить? – Дед захихикал. – А одному удобно. Ни за кого отвечать не надо. А семья? Ведь это труд, ответственность… А любовь? Ты вот, скажем, человека полюбил, доверился ему, душу ему раскрыл нараспашку, а он взял и наплевал в нее или, опять же таки, ножиком в нее тупым, ржавым… Не—ет… Это ты прав… Одному сподручнее… Ну, давай по последней. Пусть земля им…

Они выпили, и Вадя только сейчас почувствовал, как он захмелел. «Не надо было с утра пивком разминаться», – пронеслось у него в мозгу.

Да-с, молодой человек, обычная, нормальная семья, на которой испокон веков базировалась человеческая цивилизация, отмирает. Расползается ткань привычной человеческой жизни. Человечество становится жертвой собственного эгоизма. Похоже, что мы с вами живем в последние дни этого мира…

Вадя с удивлением глянул на старика. Изменилась не только его манера говорить, но и сам он изменился каким-то неуловимым образом. Теперь он меньше всего походил на простецкого старого работягу-лимитчика. Вадя оторопел, но все же нашелся, что ответить:

Говорят, что календарь у древних майя был составлен до 2012 года, – поддержал он эсхатологические измышления собеседника.

Старик никак не прореагировал на его слова, продолжая свою мысль: