Затонувший мир

На земле при свете мощных рефлекторов велась разгрузка продуктов из длинного ряда грузовиков. Неизвестный ему сержант, срывая голос, руководил хозяйственной командой. Справа было отлично видно административное здание, а за его окнами Чалмерс и вся ночная смена.

Отверстие было прорезано как раз под трапом, который надежно скрывал его от глаз тех, кто находился в ангаре. Повреждение асбеста было таким крохотным, что подвижная пластинка была совершенно незаметна. Френсис внимательно осмотрел все и, увидев, что крючок из проволоки был таким же ржавым, как вся плита, решил, что отверстием пользовались уже лет тридцать — сорок.

Он понял, что уже старый Петерс систематически приходил сюда и прекрасно знал, что вся Станция — не что иное, как чудовищный камуфляж. И все-таки он скрыл это от остальных, сообразив, что известие об этом может обернуться для них страшным ударом, А может быть, он решил, что лучше остаться капитаном псевдокорабля, чем покинуть его и превратиться в объект дотошного внимания тех, кто запер их всех здесь.

Очевидно, он не в силах был носить эту тайну в себе. Он не стал ничего рассказывать своему суровому и молчаливому сыну, а нашел другого — мальчика с гибким умом и воображением, способного не просто хранить тайну, а даже найти ей практическое применение. Никто не знает, по каким соображениям этот другой пошел тем же путем, тоже решив навсегда остаться на Станции, отлично зная, что все равно станет капитаном корабля и уже никто не помешает ему беспрепятственно проводить широкие эксперименты по сравнительной психологии.

Этот человек мог и не знать, что доктор Френсис совсем не полноправный обитатель Станции. Но его безупречное понимание программирования, пристальное внимание к вопросам космической навигации и полное пренебрежение к собственной безопасности — все это убедительно доказывало только одно:

АБЕЛЬ ЗНАЛ ВСЕ!

Перевод Д. Литинского

Джеймс Боллард ОЖИВШИЙ УЖАС

Ларсен дожидался Бейлисса целый день; психиатр жил в соседнем шале[17] и вчера вечером пообещал, что явится на следующий день. Это было типично для Бейлисса — никогда не называть точного времени. Просто высокий мрачный мужчина с грубоватыми манерами неопределенно помахал своим шприцем и пробурчал что-то о завтрашнем дне: мол, скорее всего зайду. Однако Ларсен был уверен, что Бейлисс зайдет непременно, поскольку случай был слишком интересен, чтобы его можно было пропустить. Время шло — было уже около трех, — а Бейлисс все еще не появлялся.

Ларсен нервничал — чем он мог заниматься там, в своей гостиной с белыми стенами и кондиционером, под бесконечно звучащую музыку Бартока? И Ларсен бесцельно слонялся по своему шале, как бродит по зарослям встревоженный тигр. Чтобы отвлечься, он быстро приготовил скромный ленч: кофе и три таблетки амфетамина из личного запаса, о котором Бейлисс, видимо, подозревал. Он оправдывал себя тем, что стимуляторы необходимы как противовес обильным инъекциям барбитуратов[18], которыми Бейлисс пичкал его после нервного срыва. Ларсен попытался убить время чтением «Психологического анализа» Кречмера — толстенного тома, полного схем и таблиц: Бейлисс был убежден, что это поможет лучше осознать случившееся. Ларсен честно смотрел в книгу в течение двух часов, но дальше предисловия к третьему изданию не продвинулся.

Каждые полчаса он подходил к окну и разглядывал через пластиковые решетчатые шторы домик Бейлисса, пытаясь обнаружить там хоть какой-нибудь признак жизни. За домиком простиралась залитая солнцем пустыня, напоминающая кость древнего гиганта. На этом золотом фоне яркие, воздухообтекатели «понтиака» Бейлисса светились огненно-красным, как перья на хвосте феникса. Другие три шале не были заселены. Весь комплекс принадлежал электронной компании, где- они с Бейлиссом числились сотрудниками восстановительного центра для руководящего состава и переутомившихся работников «умственного труда». Площадка в пустыне была выбрана с расчетом ее «гипотензивных» качеств, так как считалось, что психическая нагрузка здесь близка к нулю. Несколько дней, целиком посвященных спокойному чтению и созерцанию пустого горизонта, — и толерантность[19] возвращалась к норме.

Однако за два дня, проведенные здесь, Ларсен чуть не обезумел. Хорошо, что рядом был Бейлисс со своим шприцем и пилюлями. Хотя, надо отдать ему должное, обращался он со своими пациентами весьма бесцеремонно — он вообще полагал, что им лучше рассчитывать только на самих себя. Например, от Ларсена он требовал, чтобы тот сам поставил себе диагноз, а он-де, мол, Бейлисс, ограничит свои функции только тем, что будет делать уколы, совать в нос том Кречмера и сотрясать пространство невразумительными репликами.

А что если Бейлисс просто выжидал? Ларсен терзался желанием позвонить Бейлиссу под любым пустяковым предлогом. Наконец раздался стук двери, и он увидел, как длинная, нескладная фигура психиатра движется по бетонной дорожке между домиками; Бейлисс шел, низко опустив голову под лучами жгучего солнца.