Читаем Затворники Альтоны полностью

Отец (мрачно, с глубокой нежностью). Мой бедный малыш!

Франц. Что?

Отец. Ты меня спрашиваешь, что я подумал! Я отвечаю. (Пауза.)

Франц выпрямляется во весь рост, затем внезапно падает на плечо отца и рыдает.

Мой бедный малыш! (Неуклюже гладит его по голове.) Мой бедный малыш! (Пауза.)

Франц (внезапно выпрямившись). Хватит! (Пауза.) Столько потрясений. Шестнадцать лет не плакал, и не заплачу еще шестнадцать лет. Не надо жалости, иначе у меня возникает непреодолимое желание убить. (Пауза.) Я ведь не очень-то люблю себя.

Отец. За что тебе любить себя?

Франц. И верно.

Отец. Предоставь мне любить тебя.

Франц. Вы меня любите? Вы? Смоленского палача?

Отец. Смоленский палач — это ты-то?

Франц. Да, да не стесняйтесь. (Смеется нарочито цинично.) У каждого свой вкус. (Внезапно.) Вы меня провели! Вы способны на излияния, только когда они приносят вам пользу. Провели: сначала отхлестали, а потом расчувствовались; судите по крайней мере, не мешкайте... Начинайте! У вас было столько времени обдумать это дело, и ваша гордость не позволит вам, чтобы все решилось не так, как бы вы хотели.

Отец (с мрачной иронией). Моя гордость! Все это в прошлом. (Пауза. Отвернувшись, мрачно усмехается, потом снова поворачивается к Францу; бесконечно нежно, но неумолимо.) Но ты прав — я решу его сам.

Франц (отшатываясь). Это дело мое, и я вам помешаю.

Отeц. Я хочу, чтобы ты перестал себя истязать.

Франц (жестко, резко, точно говорит не о себе, а о ком-то другом). Я не истязаю себя, я истязал других. Вы улавливаете разницу?

Отец. Улавливаю.

Франц. Я все позабыл, даже их вопли. Я опустошен.

Отец. Я это предвидел. К тому же, это еще тяжелее.

Франц. Что вы хотите мне доказать?

Отец. В течение четырнадцати лет ты был жертвой страданий, которые родились в тебе, ты их не чувствуешь, но ты ими непрестанно одержим.

Франц. Кто вас просит говорить обо мне? Да если хотите знать — это еще страшнее: я точно лошадь, которую оседлали, я не пожелаю вам получить такого наездника. (Резко.) Итак? Какой исход? (Глядит в лицо отца широко открытыми главами.) Идите к черту! (Поворачивается к отцу спиной и медленно, с трудом поднимается по лестнице.)

Отец (все время неподвижен, но когда Франц достигает площадки второго этажа, громко, во весь голос). И там Германия!

Франц медленно поворачивается.

Она жива, Франц! Ты от нее никуда не уйдешь!

Франц. Она перебивается, несмотря на свою гибель. С этим я еще могу примириться.

Отец. Благодаря своему поражению, она стала самой могущественной во всей Европе. Ты с этим можешь примириться? (Пауза.) Мы яблоко раздора, главный козырь. Нас растлевают; все мировые рынки открыты нам; наши заводы пущены в ход; мы — мировая кузница. Поражение Германии ниспослано провидением, Франц; у нас масло, пушки, солдаты, сын мой! А завтра — бомба! И тогда мы встряхнем гривой, и наши опекуны отскочат, как блохи, увидишь.

Франц (в последней попытке защиты). Мы господствуем над Европой, будучи разгромлены! Окажись мы победителями, что бы мы делали?

Отец. Мы не могли победить.

Франц. Значит, войну надо было вести, чтобы проиграть?

Отец. Надо было сыграть в поддавки: как всегда.

Франц. И вы это сделали?

Отец. Да, с самого начала военных действий.

Франц. А те, кто искренне любил свою страну,— пожертвовал своей честью во имя победы...

Отец (хладнокровно и жестко). Они только рисковали затянуть всю эту резню и задержали бы реконструкцию. (Пауза.) По сути дела, они были пригодны только на отдельные убийства.

Франц. Великолепная тема для размышлений... Вот чем я займусь наверху.

Отец. Ты не выдержишь там ни одной минуты.

Франц. Ошибаетесь, отец: я отрекся от страны, которая повергла меня в прах.

Отец. Все тринадцать лет ты пытался это сделать и безуспешно. Теперь ты знаешь все: неужто ты опять будешь разыгрывать свою комедию?

Франц. Разве я могу отказаться? Германия должна околеть, не то я — обыкновенный уголовный преступник.

Отец. Так оно и есть.

Франц. Значит? (Устремив взгляд на отца, отрывисто.) Я не хочу умирать.

Отец (спокойно). Почему?

Франц. Вам легко спрашивать. Вы вписали ваше имя в историю.

Отец. Если б ты знал, как мне наплевать на это.

Франц. Это ложь, отец. Вы хотели создать флот, и вы его создали.

Отец. Я создал его для тебя.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман / Драматургия
Апостолы
Апостолы

Апостолом быть трудно. Особенно во время второго пришествия Христа, который на этот раз, как и обещал, принес людям не мир, но меч.Пылают города и нивы. Армия Господа Эммануила покоряет государства и материки, при помощи танков и божественных чудес создавая глобальную светлую империю и беспощадно подавляя всякое сопротивление. Важную роль в грядущем торжестве истины играют сподвижники Господа, апостолы, в число которых входит русский программист Петр Болотов. Они все время на острие атаки, они ходят по лезвию бритвы, выполняя опасные задания в тылу врага, зачастую они смертельно рискуют — но самое страшное в их жизни не это, а мучительные сомнения в том, что их Учитель действительно тот, за кого выдает себя…

Дмитрий Валентинович Агалаков , Иван Мышьев , Наталья Львовна Точильникова

Драматургия / Мистика / Зарубежная драматургия / Историческая литература / Документальное