Читаем Затворники Альтоны полностью

Франц. Вот оно что! А я-то думал, что вы создали меня для него. Но, как бы там ни было, он существует. Мертвый или живой, вы — флот. А я? Что я оставлю после себя?

Отец. Ничего.

Франц (неистово). Вот потому-то я и буду жить до ста лет. У меня есть только моя жизнь. (С остервенением.) Только она! И я не отдам ее. Вы думаете, что я ее ненавижу, а я считаю, что это лучше, чем ничего.

Отец. Жив ты или мертв, все равно — ты ничто. Ничего не делаешь, ничего не сделал и не в силах ничего сделать. (Долгая пауза. Медленно подходит к лестнице, останавливается, поднимает голову, глядя на площадку, где стоит Франц.) Прости меня, Франц.

Франц (охваченный страхом). Вы? Это новый трюк!

Отец ждет.

(Резко.) За что?

Отец. За тебя. (Пауза; усмехаясь.) Родители подобно творцам: они готовы остановить солнце. Я верил твердо, что мир не изменится. Он изменился. Помнишь, какое будущее я готовил тебе?

Франц. Да.

Отец. Мы говорили о нем без конца... ты словно видел его.

Франц кивает головой.

Но все это было лишь моим прошлым.

Франц. Да.

Отец. Ты и тогда понимал?

Франц. Всегда. Но поначалу мне это доставляло удовольствие.

Отец. Мой бедный малыш! Я мечтал, чтобы ты управлял моим делом после меня. Но, в сущности, управляет оно. Оно выбирает для себя людей. Мое предприятие принадлежит мне, но, по сути, я уже не распоряжаюсь им. Тебя, мой маленький принц, оно отвергло сразу же: кому теперь нужны принцы? Оно само создает и выбирает даже управителей.

Пока отец говорит, Франц медленно спускается вниз.

Я тебе передал весь мой опыт, все мое неуемное стремление к господству, но все напрасно. Очень жаль! Ты жаждал действий и выбрал рискованный путь, и вот во что превратились твои подвиги. Твои терзания толкнули тебя на преступление, ты повержен в прах. Я не люблю угрызений совести, Франц, они бессмысленны. Если бы я верил, что где-то в чем-то ты можешь быть полезен... Но я сделал из тебя монарха; на сегодняшний день это значит быть ни к чему не пригодным.

Франц (с улыбкой). Я был обречен?

Отец. Да.

Франц. На бессилие?

Отец. Да.

Франц. На преступление?

Отец. Да.

Франц. Кем же — вами?

Отец. Моими страстями, унаследованными тобой. Скажи на суде твоим Крабам, что я один виноват — во всем.

Франц (с той же улыбкой). Вот что я жаждал услышать от вас. (Спускается с последней ступеньки и останавливается возле отца.) Тогда я принимаю.

Отец. Что?

Франц. То, что вы ждете от меня. (Пауза.) Но с одним условием: оба и немедленно.

Отец (опешив от внезапности). Немедленно?

Франц. Да.

Отец (хрипло). Ты имеешь в виду — сегодня?

Франц. Я хочу сказать — тотчас. (Молчит.) Ведь вы этого хотели?

Отец (кашляя). Не так... скоро.

Франц. А почему?

Отец. Я только что снова тебя обрел.

Франц. Вы никого не обрели. Даже вы. (Спокоен и прост впервые за все время, во всем облике полная безысходность.) Я всегда был и буду ничем; только одним из ваших вымыслов. Остальные остались нереализованными у вас в голове, а этому, к несчастью, суждено было воплотиться. В Смоленске, ночью... минута независимости. Итак, вы виноваты во всем, за исключением той ночи. (Пауза.) Тринадцать лет лежал в ящике моего стола заряженный револьвер. Знаете, почему я не спустил курок? Я говорил себе: что сделано, то сделано. (Пауза; глубоко искренне.) Смерть ничего не меняет, она не изменит и меня. Я бы хотел... только не смейтесь: никогда не родиться. Я но всегда лгал себе, там, наверху. Вечерами я ходил взад и вперед по комнате и думал о вас.

Отец. А я сидел здесь, в этом кресле. Ты шагал, я слушал.

Франц (безразлично и безучастно). Да? (Собираясь с мыслями.) Я размышлял: если бы была возможность вернуть этот мятежный образ, восстановить его, воплотить его в себе, снова ожил бы ваш облик.

Отец. Ничего не было, кроме меня, Франц.

Франц. Не торопитесь; это надо еще доказать. (Пауза.) Покуда мы живы, нас всегда будет двое. (Пауза.) В вашем «мерседесе» было шесть мест, но вы брали с собой только меня. Вы говорили: «Потренируемся, Франц, наберем скорость». Мне было тогда восемь лет; мы мчались по берегу Эльбы... он все на том же месте, этот Чертов мост?

Отeц. На том же.

Франц. Опасный пробег: столько смертей каждый год.

Отец. С каждым годом их больше.

Франц. Вы говорили «вот он!» и нажимали на акселератор. Я сходил с ума от страха и радости.

Отец (чуть улыбаясь). Как-то раз застопорил тормоз.

Франц. Два раза. Какую скорость набирают теперь машины?

Отец. «Порш» твоей сестры сто восемьдесят.

Франц. Возьмем его.

Отец. К чему такая поспешность?

Франц. На что вы надеетесь?

Отец. На передышку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман / Драматургия
Апостолы
Апостолы

Апостолом быть трудно. Особенно во время второго пришествия Христа, который на этот раз, как и обещал, принес людям не мир, но меч.Пылают города и нивы. Армия Господа Эммануила покоряет государства и материки, при помощи танков и божественных чудес создавая глобальную светлую империю и беспощадно подавляя всякое сопротивление. Важную роль в грядущем торжестве истины играют сподвижники Господа, апостолы, в число которых входит русский программист Петр Болотов. Они все время на острие атаки, они ходят по лезвию бритвы, выполняя опасные задания в тылу врага, зачастую они смертельно рискуют — но самое страшное в их жизни не это, а мучительные сомнения в том, что их Учитель действительно тот, за кого выдает себя…

Дмитрий Валентинович Агалаков , Иван Мышьев , Наталья Львовна Точильникова

Драматургия / Мистика / Зарубежная драматургия / Историческая литература / Документальное