Завершившие войну

Они держались за руки в темноте. До глубокой ночи говорили о том, что все эти годы не рисковали доверить никому. О чем мечтали, на что пошли ради воплощения этого в жизнь и о тех, кем пришлось пожертвовать на пути. О том, как раз за разом реальность меняла их цели — и их самих.

Оба вспоминали, что уже говорили об этом… Сейчас то, что так долго снилось, мучая несбыточностью, осуществилось наяву. Здесь между ними не было войны, и это позволило им побыть в пространстве, где ее нет вовсе. Сбиваясь и путаясь, они рассказывали друг другу о пережитом и совершенном, о тех, кого навсегда потеряли, о горе, страхе и одиночестве — так, словно, проговаривая, навсегда оставляли это в прошлом. Воспоминания, важные для каждого в отдельности, становились общими — и освобождали от себя, теряли надрыв и остроту.

Они держали друг друга за руки, чтобы помнить — это не очередной счастливый сон, который закончится, оставив после себя горечь и чувство утраты. Услышав ее голос, он взял ее на руки и отнес в свою спальню, и для кого угодно это могло бы показаться двусмысленным, но только не для них двоих, только не в ту ночь. Она была еще слаба, потому лежала на его постели. Он сидел рядом, не отпуская ее руки.

— Ты сможешь простить меня? — спросил он, когда за окном сгустились сумерки. Свет они зажигать не стали.

— Я не знаю, — ответила Саша. — А ты сам можешь себя простить? А меня? А я смогу ли себя простить за все? Полагаю, мы могли бы попробовать. Что еще нам остается?

Под утро, уже засыпая, она спросила:

— Что со мной теперь станется?

— Ничего особенного. Ты под арестом, как и была, — Щербатов чуть задумался. — Я бы хотел, чтобы ты осталась у меня дома, пока не поправишься. Но навязывать свое общество не стану, ты же знаешь. Если ты не хочешь видеть меня…

Саша приложила ладонь к его губам:

— Молчи. Если ты хочешь, чтобы я осталась с тобой, я останусь. Ты ведь читал протокол моего допроса. Мне некуда бежать. И незачем…

На допросе она рассказывала, как устала от бесконечной и бессмысленной борьбы. Похоже, там она действительно говорила правду, а все остальное время обманывала себя.

— Как бы то ни было, ты теперь нездорова, — Щербатов осторожно коснулся ее лба. — Завтра я вызову к тебе хирурга. Когда поправишься, решим, чем ты займешься в дальнейшем. — Он на секунду прикрыл глаза. — Мне следовало раньше вспомнить… ты, должно быть, хочешь курить. Я принесу папиросы из гостиной.

— Нет, я… я теперь не хочу курить. Не беспокойся.

Странное дело, прежде, если ей случалось оставаться без табака, она места себе не находила. Теперь даже думать о нем забыла, словно и не курила никогда.

Под утро она заснула в его постели — как была, в одежде, с часами на руке. Он накрыл ее шерстяным пледом и плотно задернул шторы, чтобы восходящее солнце не потревожило ее. Спустился вниз. Вызвал экономку и велел проследить, чтобы гостья ни в чем не нуждалась. Охране тоже оставил распоряжения. Отправил дежурного курьера перевезти сюда Сашины вещи из опечатанного дома Михайлова. После ушел переодеваться, чтобы ехать на службу.

Сегодня ему предстояло подписать указ об учреждении карантинных постов на границах очередной охваченной голодом губернии — третьей по счету.

* * *

— Доктор Громеко! — воскликнула Саша. — Какими судьбами? Как случилось, что вы в Москве?

— Обыкновенно случилось, — доктор тоже не ожидал ее увидеть здесь и явно растерялся. — Вызвали из Тамбова на консилиум, я спас сложного пациента от ошибки другого врача, и вот, меня оставили здесь, обслуживать начальство…

— Нет, я имею в виду, почему вы вообще… у них?

— Послушайте, я же не задаю вам того же вопроса!

— Что с нашим госпиталем? С фельдшерами, сестрами, Зоей?

— Вакансий для среднего медицинского персонала в Тамбове не было, — ответил Громеко тихо, после паузы. — И я не намерен это с вами обсуждать. Меня вызвали к вам как врача… вынудив перенести плановую операцию, между прочим… вот врачом я для вас и буду, более никем. Расскажите, что с вами случилось. Каким образом вы получили повреждения, я имею в виду. Прочее меня не интересует.

Саша пожала плечами и все в подробностях рассказала. Умолчала о том только, что прежде уже принимала эти наркотики. Громеко слушал, и морщинка на его лбу становилась все глубже. Прежде Саша вообще не замечала у него морщин.

Осмотр доктор провел самым тщательным образом, затем сказал:

— Вы истощены, и это не только физическое истощение, но и нервное. Даже у вас есть нервы, что бы вы о себе ни воображали. В ближайшее время вы будете переживать апатию, упадок сил или же, напротив, эмоциональное возбуждение. Не будьте чересчур строги к себе, после таких потрясений это естественная реакция со стороны нервной системы. Физически вы поправитесь быстрее. У вас на удивление крепкий организм, вы чрезвычайно живучи. Вашему народу это присуще, вы являете собой превосходный образец… Некоторые связки еще растянуты. Кисть заживает без осложнений, однако повязку надо носить еще неделю. Я могу прописать вам морфий для облегчения боли…

— Нет, никаких наркотиков больше. Боль почти прошла.