Завещаю вам жизнь

лет тридцати пяти. Фотографию явно любительскую, размером девять на двенадцать. Лицо мужчины, закуривающего сигарету, снято крупно, в трехчетвертном повороте. Высокий, чистый лоб, зачесанные назад вьющиеся волосы, крепкие зубы, запавшие при втягивании дыма щеки. Лицо интеллигентного человека. И руки, прикрывающие огонек спички, — узкие, с длинными пальцами.

— Это и есть Генрих Лаубе? — спросила она, открыто поглядев на следователя.

— Вы никогда не видели этого человека? — повторил свой вопрос Хабекер.

— Никогда, — решительно сказала она.

Хабекер неторопливо спрятал фотографию в стал.

— Странно. — протянул он. — Очень странно!

— Господин следователь, — сказала она. — Если какой-то предатель, как вы выразились, назвал меня сообщницей, он должен был привести факты, подтверждающие чудовищное обвинение! Приведите эти факты мне. Я их без труда опровергну.

Хабекер провел рукой по серым волосам.

— Видите ли, фрейлейн Штраух, — задумчиво сказал он, — мы тоже не сомневаемся, что Лаубе лжет... Но мы хотели бы узнать, откуда ему стало известно ваше имя и главное, ваш адрес.

— Мой адрес?

— В том-то и дело. На допросе он назвал ваш адрес. Согласитесь, что адрес совершенно незнакомого человек никто не назовет.

Уверяю вас, господин следователь, что я совершенно не знаю этого Лаубе! — сказала она, стараясь понять, к чему клонит Хабекер. Они смотрели в глаза друг другу. Хабекер — почти сочувственно, вроде бы озадаченны! искренностью и спокойствием арестованной, она — с деланой озабоченностью, внутренне успокаиваясь, ибо казалось, что следователь находится на ложном пути: она действительно не знала внука адмирала фон Шенка, ни когда не видела его. Да и Генриху Лаубе вряд ли известен ее адрес. Только в одном случае Лаубе мог узнать то - если через него пытались установить связь. Но почему в таком случае Лаубе не встретился с нею? невероятно, чтобы он узнал имя и адрес в день ареста когда уже не оставалось ни часа времени. Полностью исключено! Следователь лжет.

— Видите ли, фрейлейн Штраух, — медленно, по-дружески сказал Хабекер, — остается предположить только одно...

— Что именно, господин следователь?

— Именно то, что Лаубе кто-то назвал ваше имя и ваш адрес.

— У нас нет общих знакомых!

— Как знать, фрейлейн Штраух! Часто мы оказываемся знакомы людям, о которых не имеем никакого представления... Но человек, назвавший Лаубе ваше имя, знает вас бесспорно очень хорошо. Так хорошо, что осведомлен о вашем местожительстве.

Она улыбнулась:

— Лаубе дал тот адрес, по которому меня арестовали?

Хабекер не позволил поймать себя.

— Нет, — сказал он. — Конечно, нет. Вы же переехали только вчера. Он назвал ваш прежний адрес.

— Почему же меня не арестовали раньше? — спросила она. — Вы противоречите себе, господин следователь. Вы следили за мной? А говорите, что не сомневаетесь во лжи Лаубе.

Хабекер развел руками:

— Нам пришлось наводить справки. Без этого нельзя. Гестапо не благотворительное учреждение, фрейлейн.

— Да, конечно.

— Ну вот видите!

Она понимала: следователь поставил себе целью заставить ее говорить. О чем угодно, но говорить. То есть признать, что у гестапо имеется право арестовать ее и допрашивать. Однако она не хотела ни осложнять отношений с этим серым чиновником, ни демонстрировать возмущение: истинно немецкая женщина не станет возмущаться действиями гестапо и тем более оспаривать право этой «почтенной» организации. Истинно немецкая женщина будет взволнованна, огорчена, она постарается развеять сомнения, постарается помочь...

— Все же я не поняла, чем могу быть полезна, — сказала она. — И потом.- Арест моего мужа... Если назвали мое имя, то при чем тут мой муж?

— Ваш жених, фрейлейн, — поправил Хабекер. — Господин Гауф ваш жених, а не муж.

— Мы подали заявление о вступлении в брак и завтра собирались отпраздновать свадьбу. Мы сняли квартиру для совместной жизни.

— Но брак еще не оформлен... Впрочем, пожалуйста,! могу назвать господина Гауфа вашим мужем... Его арестовали из тех же соображений, что и вас, фрейлейн. Чтобы избавить or неприятностей.

— Вы полагаете, может быть, что-либо более неприятное, чем арест?

— Я не думаю. Я это знаю, фрейлейн.

— В таком случае, может быть, вы объясните мне?

— Конечно!

Хабекер пощелкал суставом пальца.

— Представьте себе, фрейлейн Штраух, — сказал он, что в один прекрасный день вам позвонил бы некто кто хорошо знает ваше прошлое. Ваше интимное прошлое. И этот некто пригрозил бы, что расскажет господину Гауфу кое-что, о чем вы предпочли бы умолчать. А в награду за молчание потребовал бы от вас некоторых услуг.

— Мой муж знает о моем прошлом. О моем «интимном прошлом?», как вы выразились, господин следовать. Я ничего не скрывала. Мне нечего бояться.

— Например, вашей связи с доктором Хубертом — Хабекер вперил в нее острые глаза.

Господи, неужели они подозревают, что бедняга Хуберт хоть какой-то мере?...

— Муж знает о докторе Хуберте, — тихо сказала она. Это был очень несчастный и одинокий человек господин следователь. И тяжело больной человек.

— Это не помешало ему влюбиться в вас, фрейлейн! Ведь он любил вас? Чем иначе...