Завещаю вам жизнь

Она подумала: рассказать о ней мог только фон Топпенау. Но если он уж начал говорить, то сказал, наверное, все, что знал. Значит, версию о шантаже со стороны Больца применять нельзя. Не поверят. Остается одно -подтвердить показания Топпенау, взять всю вину на себя. Всю вину на себя, чтобы спасти остальных. Только бы спасти остальных!

Однако Хабекер не собирался оставлять ее в покое.

— Ты, может, рассчитываешь, что мы подделали телеграмму на твое имя? — спросил Хабекер. А! Ты на что рассчитываешь!

Ну, так ты ошибаешься! Я же не мог предъявить суду фальшивку! Фотокопии мы взяли у радиста, верно. Он попал в капкан, как кролик. И думал.

Что ты предательница. Поэтому и выложил все. Даже новый шифр, хотя держал его в голове.

И волну, на которой хотел работать.

Радист оказался поумнее тебя! Он предпочел обойтись без серьезных разговоров.

И правильно поступил!

Во всяком случае, он спас свою шкуру

Только скажи,- что тебе стоит сохранить жизнь. С кем была связана! Скажи всю правду

— Смотри в глаза!.. Тебе что, мало досталось -Тебе не надоело там, в подвале?..

Назови всех, слышишь? Скажи все! Слышишь?.. На свободу мы тебя не выпустим. Но жизнь сохраним. А потом помилуем. Если, конечно, станешь помогать нам... Что ты уставилась, как змея? Ты что, не хочешь жить? Ведь ты хочешь жить! Тебе же всего тридцать лет! Ты еще молода!.. Опусти глаза, тварь!.. Слушай, Штраух, тебе нет смысла молчать! Я устрою очную ставку с радистом, засланным к тебе! Ты убедишься, что я не лгу! Он расскажет, как ему приказывали припугнуть тебя и твоего графчика!.. Неужели ты не понимаешь, что хозяева тебе не верили? А с нами еще можно договориться!.. Посмотри еще раз на телеграмму, присланную «Альфе». Посмотри! Это ответ на телеграмму, посланную от твоего имени! Есть свидетели, которые подтвердят под присягой, что она подлинный ответ из Москвы! Тут чисто сработано, Штраух! Мы провели Москву! Пойми — тут чисто, и говори! Для тебя это единственный шанс на спасение!

— Я требую экспертизы...

— Ты подписываешь свой собственный смертный приговор! — крикнул Хабекер.

— Я требую экспертизы...

— Тварь!..

Он снова ударил ее. Теперь кулаком. По голове. Сверху вниз.

Со всей силой, на какую был способен. Ну, гадина! — прохрипел Хабекер. — Теперь пеняй на себя. Я сделал все, что мог. Больше я тебя спасать не стану!

Она сжалась, ожидая новых ударов. Но следователь, видимо, не собирался избивать, как прежде. Ударил просто так, чтобы дать выход ненависти.

Неужели он говорит правду?

Неужели они схватили радиста?

Неужели тому действительно дали фальшивые фотокопии..-

И вдруг она поняла

Вдруг она все поняла!

И как наяву услышала голос Эрвина:

— Мы живем только потому, что кто-то каждый час жертвует своей жизнью!

Но теперь она не подняла головы, чтобы Хабекер ничего не прочитал в ее измученных глазах...

— Повернись! — приказал Хабекер. — Так. Узнаешь, кто это?

Она пристально смотрела в лицо графа фон Топпенау, избегавшего ее взгляда.

Графа усадили на стул возле двери. Он побледнел, осунулся, плечи обвисли.

— Да, — сказала она. Это граф фон Топпенау. Начальник моего реферата.

— Отлично! — сказал Хабекер. — Граф, вам знакома эта женщина?

— Это Штраух, — по-прежнему избегая ее взгляда. Ответил фон Топпенау.

— Прекрасно! — сказал Хабекер. — Это Инга Штраух ваш секретарь и лицо, приставленное к вам Больцем в тридцать девятом году. Так?

— Да...

— Вы подтверждаете прежние показания. Топпенау.

— Да. Вы же!

— Прекрасно! А вот Штраух все отрицает.. по прежнему все отрицаете, Штраух, не так ли?

— Я не знаю, что сказал граф фон Топпенау. , сказала она не отрывая глаз от лица Топпенау.

— Я вам зачитаю показания графа. Слушайте их внимательно!..

Хабекер читал долго.

И по мере того, как он читал, перед ней раскрывалась бездна, в которую фон Топпенау вверг себя самого и ее. Варшавские встречи. Переезд в Берлин и встречи в Берлине. Характер информации, сообщаемой фон Топпенау. Методы передачи информации. Пересказ разговоров, ведшихся с глазу на глаз, о неудачах немецкой армии под Москвой, о необходимости открытия Второго фронта, о важности своевременной передачи сведений в Лондон. И все же это было не самым худшим. Не самым худшим!

Ибо фон Топпенау упорно отрицал всякую возможность связи с советской разведкой и не называл никаких имен. Кроме ее имени. Но как жалко он выкручивался! Твердил об угрозах со стороны Больца, о том, что Штраух преследовала его на каждом шагу!.. Что вынудило его признаться? Страх? Пытки? Провокация Хабекера, наверняка утверждавшего, что она все сказала гораздо раньше? Наверное, все, вместе взятое... Малодушный человек!

Хабекер закончил чтение.

— Здесь все верно, Топпенау? — спросил Хабекер. — Вы ничего не хотите прибавить?

Топпенау внезапно вытянул шею.

— Это она! Это они! — выкрикнул Топпенау, тыча рукой в ее сторону. — Я ничего не знал!

— Ну, Штраух? — спросил Хабекер. — Вам достаточно?

Он был рад, Хабекер. Очень рад. Он торжествовал.

— Уведите его, — глухо сказала Инга. — Я не хочу говорить при этом человеке.

— Мерзавка! — выкрикнул Топпенау. — Она должна сказать все, господин следователь!