Завещание

Это был не крик, не стенанье по ушедшему. Её душа медленно умирала, истончалась, превращалась в тлен. Кирилл смотрел широко раскрытыми глазами, боясь вымолвить слово. Он не знал, что сделать, как помочь, но если честно, не мог помочь, было слишком поздно. В коридоре раздался дверной звонок, спустя несколько секунд громыхнуло и в зал залетела крышка, в сопровождение едкого запаха помидоров. Взорвалась банка. Второго звонка не последовало, хотя Кирилл ждал, вместо этого он поймал себя на том что наступило затишье.

– Мам? Ты чего?

Женщина уставилась в дверной проём, резко сменив истерику на полное молчанье и небольшое изумление. Тишину разрывало только её тяжёлое дыхание.

– Мам, тебе плохо?

Ольга продолжала смотреть в пустоту дверного проёма, туда, где никого не было, туда, где никого не могло быть, туда, где она кого-то увидела. Кирилл старался не отрывать взгляда от матери, быстро, мельком глянул туда же. Сомнений нет, там пусто.

– Мам, ты меня пугаешь.

Теперь уверенный что ей плохо, он готов ловить мать, с секунды на секунду она рухнет на пол. В ушах забило, сердце вибрировало по телу. Паника не лучший союзник в таких делах. Ольга накренилась вперед, Кирилл дёрнулся, но женщина встала, уверенно, легко даже не думая падать. Повернула голову, посмотрела на сына, затем снова в дверной проём и опять на Кирилла. Несколько раз легонько кивнула и направилась из зала в коридор.

– Кирилл будь другом, убери фотографии со стола, я пойду прилягу, мне нужно поспать.

За окном заморосило уже который раз за август. Кирилл так и не лёг спать в тот день. Он сидел в зале, занимался тем что вставлял фотографии обратно в альбомы и распределил все, кроме той что залетела под стол. Её он так и не нашел.

Спустя пять дней, 28 августа, Ольги не стало, а через пару месяцев пакуя чемоданы, Кирилл найдёт потерянную фотографию, всё там же под столом. На ней отец, сидя на кухне держит старенькую двенадцати струнную гитару, а на обороте надпись, сделанная маминой рукой. «Мой Лёша. Если мне суждено ослепнуть я всегда буду помнить твой голос». И только после всего этого, по истечению нескольких лет Кирилл подумает. Ей было сорок семь лет, столько же было отцу, когда он погиб. Они не жили долго и счастливо и не умерли в глубокой старости в один день. Но ушли на одном году жизни, достойно пройдя свой путь в месте до конца.

ГЛАВА 7. ДЕНЬ ЧЕТВЁРТЫЙ. ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Боль пульсировала вместе со струйкой горячей крови, стекающей вниз по холодной руке. Над головой виднелся не салон автомобиля, а темнеющий ноябрьский пейзаж в обряде предстоящей ночи. Мне не хотелось шевелиться, несмотря на дискомфорт в руке, лежать под открытым небом, чарующе приятно. Это странно, ведь я не помню, как сюда попал, почему оказался лежащим на сырой земле, под шквалом холодного ветра. И возможно этим всё и закончилось если бы не голос со стороны.

– Кирюх ты живой?

Голос басил и дрожал, и принадлежал Санычу.

– Кирюх. Кирюх?

Сомнений быть не может, точно Санычу. Он видимо стоял поодаль от меня и находился в тридцати секундах от того, на сколько я могу судить по вибрации слов, чтобы удариться в панику. Становилось всё любопытней, что произошло. Пора откликнуться.

– Саныч помоги встать. – Пробормотал я и это получилось тише, чем пытался.

– Живой, слава богу, живой. – Засеменил водитель.

У Саныча, узнав, что я жив, сошла гора с плеч. За то на меня, при попытке встать, она явно опустилась. Тело стало неестественно тяжёлым и громоздким, не поворотливым и грузным, как мешок картошки. Я приподнялся, облокотился на левый локоть и боль резко впилась во всю руку. От этого меня начало заваливать назад, но Саныч подоспел вовремя, не дав мне снова оказаться на земле.

– Держу, давай аккуратно.

– Спасибо Саныч. – Прошептал я и снова получилось как-то тише, чем хотел.

– Я подумал ты уже всё.

– Что всё?

– Ну. Того. Убился. – Взволнованно говорил напарник с большими паузами между словами.

– Что произошло, я не помню, как тут оказался? – Задал я вполне закономерный вопрос.

И в ответ получил вполне закономерный вопрос на вопрос:

– Ты совсем ничего не помнишь?

Я покачал отрицательно головой и обнаружил, болит не только левая рука, но и щека с той же стороны, жжёт и щиплет.

– Помню, как мы отъехали от дома пациента, потом я позвонил по телефону девчонке, и машина заглохла. Ты ещё возражать стал и сказал что-то типа: вовремя ты заглохла мать или глохонула, ну как-то так.

Что последовало далее, я тоже помнил, яркий свет, гроб, «Незнакомец», но рассказывать об этом водителю не стал из-за неуверенности происходящего, а потому сделал вид, что запомнил только до момента, как мы остановились.

– А дальше пробел. Ничего. Вот помню, как заглохли и следом всё. Тут.

Саныч смотрел на меня с таким видом будто знал, что я вру.

– Ладно, давай я помогу тебе подняться, нужно ехать, пусть ребята на станции тебя осмотрят.