Завещание

– Не парься, Изабель. Обед и вино за мой счет.

– Ладно, как скажешь. Идем. Как думаешь, графиня дома? Надеюсь, что мы с ней не столкнемся.

– При желании мы можем легко избежать встречи с ней.

Я последовала за Никколо по боковой улице, которая вела к гавани, где был припаркован его спортивный «Фиат».

– Никколо, ты выпил слишком много вина. Уверен, что можешь сесть за руль?

– Мы сделаем остановку. – Он проигнорировал мой вопрос. – Следуй за мной на церковный двор, где разложение пожирает тлеющие остатки бренности, а смерть устраивает свой страшный пир…

– Что?

– Фридрих Шиллер. Я снова озадачил тебя, Изабель. Запрыгивай.

Мы пересекли город, поднимаясь на возвышенности, сворачивая вдоль дорожной эстакады, обозревая палаццо с высоты. Никколо ехал слишком быстро на извилистых участках, и вино подступало к горлу.

– Куда мы едем? – спросила я через двадцать минут, перекрикивая рев двигателя и шелест шин по асфальту.

– Скоро увидишь.

Через несколько минут машина остановилась рядом с табличкой, которая гласила: «Монументальное кладбище Стальено».

Никколо кивнул охраннику, и мы прошли под большой каменной аркой на поросшую травой площадку, окруженную с четырех сторон длинными дорожками. Послеполуденный свет ослабевал. Мы шли по дорожке, мимо многочисленных богато украшенных скульптур, погребальных памятников, установленных на светло-розовых стенах.

– Кладбище Стальено, которое спроектировал Карло Барабино в 1851 году, является одним из крупнейших в Европе. – Никколо остановился перед группой скульптур в одеждах начала девятнадцатого века. Женщина с белыми каплями на лице – слезами, похожими на крошечные жемчужины, стояла на переднем плане, держа на руках маленького мальчика. Никколо продолжил: – Золотым веком для этого кладбища можно назвать конец девятнадцатого века, когда Генуя переживала возрождение судоходства. Художники получали множество заказов.

– Такие реалистичные изображения современных людей, – заметила я.

– Не все памятники такие, – возразил Никколо. Он привел меня к скульптуре, изображающей крылатую фигуру. Она вытаскивала из могилы разлагающийся скелет, его рот кривила мрачная ухмылка. Сбоку стоял бюст мужчины средних лет. Жертва.

– Кажется, что это мрачная скульптура, но нет, – заговорил Никколо. – Это символ возрождения.

Мы продолжали наш путь мимо высеченных в камне скорбящих фигур. Статуи, испещренные трещинами, покрывал толстый слой черной пыли, своеобразный налет времени.

Я остановилась перед памятником двух женщин, одна из которых вела другую за руку к двери внутрь склепа. С правой стороны сидел юный ангел, держащий песочные часы.

– Что за дверью? – спросила я, делая пометки.

– Ничего, – вздохнул Никколо. – Забвение.

Мы продолжили прогулку, и я остановилась перед скульптурой человека с крыльями. У него была длинная борода, руки скрещены на обнаженной груди. Он сидел на вершине мраморного саркофага, из-под свободной тоги виднелись когтистые лапы.

– Ах, Отец Времени, – вздохнул Никколо. – Напоминает нам о том, что наше время на исходе, Изабель. – Он шел позади меня. Когда я не двинулась с места, он осторожно приобнял меня за талию, притянул к себе и нежно прошептал:

– Пойдем…

Скульптуры, расположенные выше по дорожке, были более грязными и запущенными. Его невесомые прикосновения, словно крылышки бабочки, порхали по моей спине, пока мы возвращались к машине. Мне на глаза попалась статуя молодой женщины с закрытыми глазами. Она была обнажена до пояса, одной рукой она обнимала закутанную в плащ фигуру с черепом вместо лица, обтянутым бронзовой марлей. Другое запястье женщины обхватывала костлявая рука.

Сложно было сказать, тянет ли ее к нему или она пытается убежать, но контраст между ее округлым телом и лишенными плоти костями заставил меня отвернуться.

– Смерть и дева, – задумчиво промолвила она.

– Скульптура называется «Вечная драма», – произнес он. – Склеп Валенте Селье. Это мрачный танец, попытка вырваться из цепких объятий смерти. Женщина сначала сопротивляется, но в конце концов сдается. – Я повернулась, чтобы посмотреть на Никколо, но его глаза были закрыты. Затем он открыл их. – Красиво, не правда ли?

– Здесь есть могила Фальконе? – поинтересовалась я.

– Я отведу тебя в часовню Фальконе в другой раз. А также в нашу частную часовню за городом. Тебя это наверняка заинтересует.

На выходе мы остановились перед последним памятником. Скульптура молодой женщины. Она сидела, откинувшись назад. Ее развевающееся платье спадало с левого плеча. Это обнаженное плечо делало ее уязвимой, остальная часть тела была скрыта под плотной тканью. В руках она держала букет цветов.

– Молодая вдова, работа Саккоманно. Эти маки в ее руке – символ вечного сна, – пояснил Никколо. – Ты готова?

Мы прошли под аркой, удаляясь от кладбища, и Никколо протянул охраннику деньги. Когда мы сели в «Фиат» и пристегнулись, он воскликнул: – О нет! Уже четыре тридцать. Пока мы вернемся, архив закроется.

– Закроется?! Это же твой архив! Никколо, ты обещал.