Завещание барона Врангеля

Вскоре О'Меара мчался в Джемстаун, держа за пазухой письмо, присланное из Лондона на имя Форбеса. Подобные послания приходили регулярно, и часть из них предназначалась Бонапарту. Предварительно эта корреспонденция всегда просматривалась О'Меарой. На сей раз письмо было адресовано непосредственно доктору. Оно исходило от служащего Адмиралтейства Финлейсона, имевшего прямые контакты с парламентским секретарем этого ведомства Крокером…

Перед свиданием с берейтором О'Меара заезжал к часовщику Левису и отдал ему «в починку» часы Наполеона. Теперь, на обратном пути в Лонгвуд, он вновь посетил мастерскую тайного агента Бонапарта.

Передавая часы О'Меаре, часовщик неожиданно разоткровенничался:

— Господин доктор, я испытал особое удовольствие, занимаясь часами нашего знаменитого пленника. Исторические часы! Они отсчитывают последние годы жизни великого человека. Ради бога, не возражайте! Не омрачайте светлой радости иезуита. Я не боюсь такого признания. Для каждого из нас на небесах отлит свой колокол… И там же каждому отстукивают свои часы. Остановить их невозможно. Иначе наша жизнь была бы бессмертна, а это значит, что злодейства бесконечны…

О'Меара возразил:

— Уважаемый мастер, в таком случае и добро существовало бы вечно!

— Не отрицаю, доктор… Но всего лишь как подстилка из шкуры только что задранной горной козы, на которой царственный зверь отдыхал бы после удачной охоты.

Добродушно хмыкнув, О'Меара покинул лавку часовщика и поехал в трактир, на окраину Джемстауна. Хозяин этого заведения уже ждал его. Он провел доктора в одну из комнат, где заезжие матросы гуляли ночами с легкомысленными девицами.

Доктор распаковал часы, перевел большую стрелку на несколько оборотов и легко снял заднюю стенку… За ней был тайник, где лежал пакет, привезенный на остров ботаником Велле. О'Меара осторожно вскрыл его и вынул письмо, а вместе с ним — тончайший шелковый платок — подарок камердинеру Наполеона Маршану.

О'Меара прочитал послание «красной дамы» к своему сыну и с явным разочарованием вложил его обратно в пакет. Подержав над огнем свечи края сургучной печати, доктор ловко свел их воедино… После этого О'Меара занялся письмом Финлейсона… Это был ответ на предыдущее послание доктора в Лондон: «Записки ваши от 16 марта и 21 апреля я получил, и они доставили истинное удовольствие многим важным лицам… Ни одна ваша строка впредь не будет обнародована. Крокер списал с ваших писем копии и раздал их членам Кабинета. Он просил меня уверить вас, что никто в свете их больше не увидит…»

— Все это превосходно, господа, но здесь ни слова о повышении мне жалованья! — в сердцах воскликнул О'Меара и тут же принялся строчить ответ Финлейсону, угрожая прекратить доносительство о жизни Бонапарта в Лонгвуде, если обещанная за это прибавка в деньгах не прибудет с очередным кораблем на Святую Елену.

Дни ссылки тянулись для Бонапарта ужасающе медленно. Колоссальная энергия этого человека, помогавшая ему прежде восходить к власти и славе, теперь пожирала его… Вплоть до сегодняшнего дня Бонапарт не видел никаких шансов изменить свою судьбу. Порой он гнал прочь портного Сантини: до такой степени апатия сковывала его волю.

В данный момент Наполеон сокрушался от того, что в письме Маршан к сыну не было ничего лично для него. Свою желчь он решил излить на Монтолона, причем в его отсутствие. Играя с Гаспаром Гранье в шашки, экс-император сделал генералу предложение:

— Послушайте, друг!.. Почему бы вам не заменить Шарля? Вы могли бы записывать вместо него мои мемуары… Это утомительное занятие, но оно приносило бы вам от пятисот до тысячи луидоров в день!

— Ваше величество, раз-другой я не против, но вы же знаете, как я непоседлив. К тому же вы приказали мне потрошить Бальмена…

— Да, барон, вы правы. Но подумайте и о том…

Император не успел договорить. Дверь в смежную комнату приоткрылась, и на пороге появился Маршан. В одной руке он держал присланный ему из Шеннбруна шелковый платок, в другой — еще горячий утюг.

— Ваше величество, здесь важные новости…

Наполеон сбросил на пол шашки и выхватил платок из рук камердинера. Сквозь красные цветы, коими было усеяно поле платка, едва заметно проступали буквы… Император прочитал текст…

— Барон, я хочу услышать это из ваших уст: я не верю своим глазам!

Гранье взял теплый от глаженья платок и прочитал:

— «Польский капитан вовсе не тот, за кого себя выдавал. Александр живо интересуется вашим положением… Есть сведения, что в скором будущем войска союзников покинут Францию».

Наполеон многозначительно молчал. Его взгляд, устремленный в пространство за окном, был полон неясных надежд. Так смотрят в утренние сумерки, ожидая первых лучей восходящего солнца…

23 июля 1817 г.