Завещание императора

— Ну… — сделал неопределенный жест Кука. — Сдохнем на пару месяцев позже. А может, и годик лишний протянем… Подальше от Адриана.

— Пожалуй, все это ни к чему, — вдруг сказал Фламма.

— Это почему же?

— Да потому, что ты сам сказал: гонец от Адриана прибыл к Декстру еще позавчера.

— Точно-точно… — поддакнул Кука, еще не понимая, куда клонит Фламма.

— То есть гонец Адриана обогнал юного Марка на два дня, — разъяснил Тиресий. — И что?

— Ну… если Афраний не помчался резать нам глотки. — Фламма замолчал.

— И не предупредил нас ни о чем… — подхватил Тиресий. — То все это дело касается вовсе не нас. И скорее всего — Афраний сказал правду, что Приска похитили какие-то темные люди. Хотя нет… не совсем правду — что за люди, он-то наверняка знает.

— Жаль… — вдруг сказал Кука.

— Не понял — чего жаль? — изумился Фламма. — Что нас не хотят убить?

— Жаль, что мы не вернемся в Пятый Македонский. Я бы снова встал под вексиллум с быком.

— Точно… жаль… — кивнул Фламма. Однако в его голосе не послышалось особой печали.

— Итак, мы снова верим нашему патрону и служим Адриану, — подвел итоги Тиресий.

— Скорее бы в Антиохию — выяснить, что же случилось… — вздохнул Фламма.

— А когда прибудет вексилляция Пятого Македонского? — оборотился Кука к Тиресию. — Соскучился по нашему Малышу… Да и жулика Оклация хотелось бы увидеть, он наверняка будет в первых рядах.

— Это только будущей весной или даже летом, — заверил Тиресий. — Зиму мы проведем в Антиохии.

* * *

Никогда еще Тиресию не снились такие сны — каждую ночь — яркие, странные. Сразу и не скажешь — пророчества ему грезятся или мучат кошмары. Снилась пустыня и город на холме — тот самый, возле стен которого в прежнем видении императора чуть не убили. Снились горшки с нефтью и серой, что разбивались о камни и обдавали легионеров едким огнем — вмиг вспыхивала одежда, доспехи раскалялись, кожа слезала, будто шкура с убитой свиньи.

Снилось многое, по многу раз одно и то же. Катафрактарии на покрытых броней скакунах, легкие стрелки, что роились вокруг них, как насекомые вокруг быка на лугу. Бронированные всадники мчались в атаку на построившихся черепахой легионеров, их встречали два ряда копий и туча дротиков… Потом снилась крепость с залитыми битумом камнями, снились заросли пальм и кустарника, столь густые вдоль берегов реки, что дорогу приходилось прорубать топорами. Снилось небо, лиловое от зноя… Снились люди со вспоротыми животами на улицах городов… а потом стали сниться города в руинах, колоннады, опрокинутые на землю, будто сам Вулкан обрушил свой огромный молот и разбил мраморные колонны, как глиняные черепки. Города менялись — но всюду было одно и то же: рухнувшие храмы и дворцы, изувеченные колонны и статуи, погибшие люди.

От всех этих снов не было проку: они никак не могли помочь приготовиться к будущему и вызывали только одно чувство — ужас.

* * *

Траян вскоре выехал из Эфеса в Ликию-Памфилию и далее — в Киликию. Пока только император и его свита — дополнительные легионы прибудут позже. Впрочем, основную массу, ударный кулак предстоящей кампании, император рассчитывал сформировать из легионов Сирии. Недаром он направил сюда Адриана — его племянник знает, как должна выглядеть армия, готовая побеждать.

— Право же, Траяну следовало бы послать в разведку кого-нибудь из бывшего славного контуберния, — бормотал Кука, кутаясь в плащ. — Я бы… если бы в разведке был я… то непременно сказал — не стоит тащиться в Киликию в такую погоду… Я бы сказал… апчхи… что Парфия может и подождать до более теплого времени…

С некоторых пор манера разговаривать с самим собой привязалась к Куке, будто чесотка. Он одергивал сам себя, старался говорить неслышно, но все равно время от времени начинал бормотать себе под нос.

Лучше всего, конечно, плыть прямиком в Селевкию на Оронте, эти морские ворота блестящей Антиохии. Но зимой море было слишком бурным, и целые флоты разбивались о рифы, так что император следовал в Антиохию по суше, хотя часть грузов и отправил на кораблях.

Лил дождь. Отличная дорога, построенная через Киликийскую равнину, на самом деле была отличной только летом и ранней осенью. Но если случалось наводнение по причине затяжных дождей, вся равнина — и дорога вместе с нею — превращалась в необъятное море жидкой грязи. Сейчас именно так и случилось. Император и его свита передвигались вперед черепашьим, а не легионерским шагом — на каждой калиге висело по таланту[80] грязи. Германцы из конной охраны императора голыми руками ловили газелей, которые увязали в жидкой топи и не могли выбраться.

Когда дождь кончился, и выглянуло солнце, Кука увидел вдали горы — огромную синюю стену с белоснежными зубцами ледников на вершинах.

Вечером на почтовой станции, что находилась как раз на границе двух провинций — Сирии и Киликии, Куку поджидал посланец с письмом от Приска. Прочитав письмо, Кука тут же помчался делиться новостью с товарищами: трибун ошибся, друзьям ничто не угрожало.

Но мог ли такие гарантии давать Приск — об этом преторианец не подумал, он всегда слишком доверял старине Гаю.