Завещание Казановы

– Да не могу, видишь ли! У меня жена молодая! А это значит, и я молодой и здоровый, понятно? А иначе никак?.. А поход к врачу с жалобами на сердце всю эту картину насквозь перечеркивает, понимаешь? И вообще, хватит об этом! Что ты меня в старики записываешь, мне всего каких-то шестьдесят с хвостиком!

– Ладно, ладно, не кипятись…

– Ну все, Ариш, не могу больше говорить. Моя красавица, вижу, идет. Сейчас поедем ужинать. Я вас познакомлю при случае, хорошо? Вы должны друг другу понравиться.

– Хорошо, пап. Спасибо, что позвонил, рада была тебя услышать.

– Все, дочка, все. Я тебя люблю. Очень люблю.

Арина зажала телефон в ладони, будто поймала последнюю торопливую фразу, как птицу, и не хотелось ее отпускать. Казалось, она трепыхается там, и слышно, как стучит маленькое птичье сердечко.

И я тебя люблю, папа…

Папа. Обаятельный улыбчивый эгоист. Красавец. Вечно влюбленный. Мужчина, который «навсегда и навеки весь твой, любимая». И он не врет, он честен патологически. Он просто не знает, сколько отмерено этому «навсегда и навеки»… Появилась другая любимая – с ней тоже «навсегда и навеки» и снова «весь твой» с тем же накалом искренности. Новые отношения так сильны и честны, что полностью перечеркивают предыдущие, будто их не было. Тоже «навсегда и навеки». Ну, такой он, что поделаешь. Так устроено его легкомыслие – как защитная функция организма. Бабушка говорила – кто не понимает, пусть обижается.

Арина была из понимающих – никогда у нее не было обиды на отца. Мама имела право на обиду и жила потом в обнимку с этой обидой долгие годы… Как и другие отцовы жены, наверное. Для них он предатель, это понятно. Но для нее – отец. Обаятельный и улыбчивый папа…

Разомкнула ладонь – птица-фраза вспорхнула и улетела. Кликнула номер сына – не отвечает. Да что такое, в конце концов?!

* * *

Васька появился поздним вечером – открыл дверь своим ключом, спросил громко из прихожей:

– Мам, ты дома?

– Вася, ну наконец-то! – вышла она его встретить, всплеснула руками. – Ты где пропадаешь? Я дозвониться до тебя не могу! Почему домой не идешь?

– Сколько вопросов, мам… Я ж не пятиклассник, я почти пятикурсник, ты не забыла? Есть разница?

– Нет, я не забыла. И разница есть, это да. Во-первых, до пятого курса тебе еще семь верст киселя хлебать, а во-вторых, мог бы поберечь мои нервы.

– Я берегу, мам. И потому отвечаю на все вопросы детально, подробно и с пояснениями. Во-первых, я никуда не пропал, я вот он, живой и здоровый. Во-вторых, телефон не отвечал, потому что батарея села, а зарядку я у Женьки в квартире оставил.

– Да, да… Я как раз хотела об этом.

– А в-третьих… Уж извини, перебью. В-третьих, мы с Женей расстались, и я теперь живу у Яны, моей однокурсницы.

– То есть как – живешь у Яны? Вот так взял, приехал к ней с вещами и живешь? Так сразу? В один день?

– Почему же сразу? Не сразу. Но это уже не обязательные подробности, а факультативные. Это моя личная территория, мам. Я тебя скоро с Яной познакомлю, потерпи немного.

– Да что значит – потерпи! Можно подумать, я сгораю от любопытства и нетерпения! И вообще… ты извини меня, конечно, сынок, мне все это ужасно не нравится.

– Что тебе не нравится?

– Мне не нравится, как ты себя с девушками ведешь.

– И как?

– Да как сказочная Огневушка-поскакушка! Помнишь, я тебе в детстве читала? Там поскачу, там попрыгаю, золото покажу, золота поищу… Зачем ты так жестоко поступил с Женей?

– О, уже успела нажаловаться. Ай-ай, Арина Игоревна, ваш мальчик плохо себя ведет, он меня обидел! Когда домой вернется, нашлепайте его по попке и поставьте в угол.

– Ну зачем ты так? И вовсе она не жаловалась.

– А как надо? Думаешь, мне приятно, что ты меня отчитываешь? И вообще, мам… Хочешь дельный совет? Не люби себя в материнстве, люби лучше материнство в себе.

– О как… То есть ты мне советуешь быть белой и пушистой, не задавать лишних вопросов и принимать все, как есть? Я правильно тебя поняла?

– Да, в принципе правильно. Я уже взрослый, мам. А ты меня все еще воспитывать пытаешься, как мама-начальник. Давай, ты не будешь мамой-начальником, ладно? Будешь просто мамой. И чаю мне сделаешь, и бутербродец выдашь какой-никакой. Ну, мам, не хмурься, тебе не идет.

– Ладно, пойдем на кухню. Там поговорим.

– Так и я о чем! Нет, чтобы сразу обрадоваться, да хлопотать, да сына кормить!

Зайдя на кухню, Васька первым делом шагнул к холодильнику, распахнул дверцу и застыл, рассматривая его содержимое. Потом протянул задумчиво:

– Офигеть, сколько еды… Для кого наготовила? Гостей ждешь? А сладкое что-нибудь есть? Печеньки, конфетки, вафельки?

– Это называется – накормить?

– Да я не голодный в принципе. Я к чаю всякие плюшки люблю, ты же знаешь.

– Там, в шкафу, на верхней полке, есть коробка конфет. Доставай.

– Ага, понял… Ура, конфетки нашлись.

– И все-таки, Вась, с Женей ты нехорошо поступил! – решительно повторила Арина, ставя на стол Васькину любимую кружку с чаем. – Очень жестоко поступил. Так с женщиной не расстаются. Она ж тебе ничего плохого не сделала, она тебя любила, как умела, блинчики по утрам пекла… Тем более она… Ты ответственности испугался, что ли?