Скирни изумилась, такого она никак не ожидала, беседуя с тетей утром и делая ей примочки, а потом поняла, что ее переполняет гордость, самая настоящая женская гордость, как будто это ей самой удалось затмить надменных золотых львиц. Что ж, какой-то вклад в эту неземную красоту она внесла тоже. На лице у правителя было полное восхищение. Тогда она подумала, что была не права, именно такую жену ему и надо. И не зря Ингерда так борется за свою внешность.
Леций подошел к своей королеве и торжественно повел ее по лестнице вниз. Вместе они смотрелись еще великолепней: он в серебристом, она в белом, оба сверкали. Скирни осталась одна в углу, так и не поняв: помнит он про Сию или уже забыл?
— Какова! — подошла к ней Алеста, — утром еще рыдала… потом в тренажерный зал пошла, она оттуда всегда бодрая выходит. Нет, я ее обожаю! У меня так никогда не получится, несчастных пять килограммов сбросить не могу. Нет у меня силы воли.
— А почему она рыдала?
— Как почему? В зеркало на себя посмотрела.
— Господи, Ал… неужели это может так расстраивать?
— Её — да. Она же всегда должна быть лучше всех.
— Великолепней — возможно. Ей это пока удается. Но лучше? По-моему, лучше Флоренсии Нейл никого не было и нет. Ну разве в красоте дело?
— Ну, конечно! — Алеста посмотрела на нее насмешливо, — и это заявляет жена самого красивого мужчины во вселенной!
— Глупости, — возразила Скирни, — при чем здесь красота… я его люблю совершенно не за это.
— Да неужели?
— Перестань, Ал… И почему вы вообще так говорите? Самый красивый мужчина во вселенной вовсе не Льюис.
— Да? А кто же тогда?
Скирни поняла, что краснеет.
— Леций, конечно.
— О-о-о… — Алеста округлила глаза и посмотрела с пониманием, — ну, ты не бойся, я никому не скажу.
— Чего ты не скажешь? — окончательно смутилась Скирни.
— Да я сама от него без ума! С самого детства! Он же бог! И это не мешает мне обожать Эдгара. Это ничего. Так бывает.
— Всё ты путаешь! Я просто сказала, что он самый красивый. И это не имеет никакого отношения к любви.
— Да? А что такое любовь, по-твоему?
— Любовь? По-моему, это и объяснять не нужно. Это или есть, или нет.
— Кстати о любви, — усмехнулась Алеста, — ты не знаешь, дорогая, где наши мужья? Почему мы с тобой одни на новогоднем балу? Где они, черт их подери?
— Воспитывают Ассоль, — объяснила Скирни, — точнее, Эдгар воспитывает, а Льюис его усмиряет. Боится, что тот может переусердствовать.
— Не зря боится. Несносная девица стала. С самого утра слонялась пьяная по дворцу. Я бы и сама ей всыпала, да, вроде, не моё дело. Без меня воспитателей хватает.
— Говорят, Аггерцед такой же был. И ничего. Очень даже все его любили.
— Не знаю. Лично я ее не люблю. Терпеть ее не могу, если честно. Как зайдет в мою комнату, у меня одно желание — чтобы она поскорей вышла. Раньше она еще ничего была, но чем дальше, тем хуже. Скорей бы замуж вышла что ли…
Полночь приближалась. Алеста закружилась с кем-то в танце, Скирни выпила предложенное роботом шампанское и продолжала тихонько сидеть в углу. Она быстро уставала от шумного веселья. А мысли всё время возвращались к Сии. Что еще взбредет в ее отчаянную голову? Кого она захочет обвинить в своих несчастьях и в своих преступлениях? И кто за всё заплатит? Неужели несчастный ребенок? Нет уж, только не это! Уж лучше они с Лецием за все ответят, раз они два самых больших дурака в галактике.
Леций, как оказалось, о ней не забыл.
— Ну что? — спросил он, подойдя — ты всё ждешь?
И не уточнил, кого: его ли, мужа ли… она просто чего-то ждала. Поэтому кивнула.
— Навестим пациентку?
— Прямо сейчас?
— Потом будет поздно.
— Если сейчас уже не поздно, дядя.
— Что ж, тогда давай поторопимся.
Он протянул к ней руки, чтобы она его обняла. Скирни — жена Прыгуна — прекрасно знала, что надо делать. Кроме Льюиса это не раз проделывал с ней Ольгерд и иногда — Кондор. Она только отметила, что Леций из них всех оказался самым деликатным. Он был настолько виртуозен, что даже не прижимал ее крепко, всё каким-то образом делала энергия, она приклеивала их друг к другу.
Через секунду они уже стояли в полутемном коридоре перед палатой Сии. С одной стороны были однотипные розоватые двери, с другой — почти черные, облепленные мокрым снегом окна. Весь медперсонал, включая уборщиц, праздновал земной Новый Год. Пахло лекарствами и буфетными пирожками. Старый одинокий фикус в закутке был оплетен мишурой и увешан игрушками. Кто-то прошаркал сзади спадающими тапочками и растворился в больничной тишине. После дворцового шума и блеска стало как-то не по себе.
— Тоска-то какая, — сказал Леций осматриваясь.
— Это ночью, — ответила Скирни, — днем тут довольно шумно.
— Как ты думаешь, она спит?
— Вряд ли. Сидит и обижается на всех.
— Это она умеет.
— Опять ты крайний, дядя. Сейчас все ее претензии достанутся тебе.
— Мне не привыкать.
Леций усмехнулся и разнял руки. Скирни ощутила себя в пустоте, в полной пустоте и одиночестве. Такое она и объяснить толком не могла, просто растерялась.
— Что? — Леций как будто это почувствовал и снова взял ее за плечи, — голова кружится?