Завещание обжоры

В открытом гробу, установленном в малой дубовой гостиной, лежал кверху животом Фридрих Андрей де Шай. Кругом горели свечи и подрагивали от воздуха, который с тихим шумом гонял по комнате небольшой кондиционер, подвешенный над тяжёлыми задёрнутыми шторами. Заслонка с периодическим поскрипыванием двигалась вверх-вниз. В ногах покойника стоял Гай и уже без всяких слёз вглядывался в мёртвое лицо отца. Вдруг он поёжился, обернулся, взглянул на кондиционер, поискал и нашёл глазами пульт, нажал на кнопку отключения. Заслонка, скрипнув продолжительней, закрылась, и наступила тишина. Гай отложил пульт, подошёл к гробу сбоку. Вгляделся в лицо отца, вдруг улыбнулся с нежностью, прошептал:

– Чрево ненасытное…

Улыбка сошла с его лица, он постоял так ещё несколько секунд, потом протянул руку к желтоватому лбу покойника, но тронуть не решился. Отдёрнул руку, сглотнул ком, потом, резко помрачнев, как будто обидевшись на Фридриха Андрея за то, что тот умер, резко развернулся и пошёл к двери. Однако не забыл перед выходом включить с пульта кондиционер. В комнате снова загудело, заскрипела заслонка, но Гай этого уже не услышал.

Дверь в столовую открылась со стуком, все резко обернулись, замерли в ожидании. Часы начали бить. Все в ожидании, что скажет и сделает Гай, стали нервничать переглядываться. Гай взрослым жестом достал из жилетного кармана часы, открыл крышку. Бой часов утих. Гай вскинул бровь, обвёл ожидающих холодным взглядом и спросил надменно:

– Разве здесь теперь ужинают не в шесть? Я проголодался.

– Я поняла, господин Гай! – засуетилась Шура. – Несу!

Оливия облегчённо улыбнулась:

– Вот тут ты молодец, братишка! Вот молодец!

Алексей назидательно проговорил:

– Мужчина должен уметь справляться со своими эмоциями.

– Это гораздо легче, чем их показывать, – ответил Гай, не повернувшись в сторону Алексея.

Все стали усаживаться за стол, гомонить. Рейнальдо отодвигал стулья женщинам, кому успевал, поспеть за Оливией он и не пытался.

– Простите, меня, я наверное, напугал вас, – Гай, кажется, в самом деле, был смущён.

– Немного было, старик, – сказал Иржи, усаживаясь рядом с женой, жадно оглядывающей стол.

– Но и вы меня поймите, – продолжал оправдываться Гай. – Не каждый день у тебя умирает… – Гай хотел сказать «отец», но не смог этого выговорить, поэтому на лету заменил слово длинной фразой: – человек, который дал тебе всё…

– Спасибо тебе, Гай, – Натали положила руку на кисть Гая. – Ты стал совсем взрослым.

– Да, – Гай высвободил руку из-под ладони Натали. – теперь уж, видно, придётся… Я как-то стал забывать, а теперь, очевидно, пора вспомнить, пока вы мне сами не напомнили…

– О чём это, Гай? – Алексей нахмурился.

– О том, что я не имею права препятствовать вам. Вы приехали, чтобы узнать завещание Фридриха Андрея, и вы должны его узнать. Вы его дети, имеете на это право. Я – не имею.

Мария сострадала Гаю изо всех сил:

– Зачем ты об этом?

– Разве когда-нибудь тебя кто-нибудь чем-нибудь попрекал? – поддержал её Вольф. – Или ты бывал обделён?

– Не мелочись, старик! – Иржи подмигнул Гаю.

– Мне супу! Мне! – нетерпеливо крикнула Оливия Шуре, вошедшей с большой супницей.

– Я всё чаще думаю, – задумчиво произнесла Натали Валентина, – может, не стоило тебе говорить, что ты подкидыш?

– Это было бы нечестно, – сказал Алексей матери и взглянул на Гая. – Он слишком любил тебя, Гай, чтобы позволить так с тобой поступить.

– И хлеба! – потребовала Оливия. – Чёрного и белого!

– Нет, – покачал головой Гай, – я должен был знать правду… Хотя бы для того, чтобы сейчас успокоиться и дать вам получить своё наследство.

Иржи хмыкнул:

– Можно подумать, ты ни на что не претендуешь!

– В завещании ты упомянут наравне со всеми, – чуть споткнувшимся языком сказала Елизавета.

– Мне это безразлично. Мне ничего не нужно…

– Легко так говорить, пока ты не совершеннолетний, – со значением сказал Иржи. – А вот если тебе уже тридцать, а ты беден, как церковная мышь!..

Оливия засмеялась, разбрызгивая изо рта хлебные крошки, а Алексей зашипел в тихой ярости:

– У тебя нет ничего святого, Иржи!

– Каюсь. Нет.

Гай, снисходительно наблюдавшей за этой вечной перепалкой святоши-брата и грешника-зятя, понимающе закивал:

– Я понимаю… Жизнь идёт своим чередом… Был человек, и не стало его… И слетелись друзья и родственники, чтобы поделить то, что от него осталось…

– О, Господи! – снова воскликнула Елизавета и схватилась за графин с водкой.

– Позвольте мне, – подошёл Рейнальдо и мягко отобрал графин у неё из руки, налил ей, она выпила, взяла стакан и жадно запила алкоголь водой.

– Но всё-таки, – продолжил Гай – Когда я стоял там, у гроба отца, я смотрел на этот пожелтевший лоб… мне показалось, что это вообще не он…

Елизавета поперхнулась водой. Рейнальдо нахмурился.

– Что с вами, госпожа Лизавета? – Шура поспешила к ней с салфетками.

– Не надо мне! – Елизавета оттолкнула заботливые руки Шуры.

– Я даже поцеловал его, – Гай говорил о своём. Услышав это, Елизавета всё же выхватила салфетку из руки Шуры и прижала ко рту.

– Да, – согласился с Елизаветой Вольф, – это не гигиенично.