Завещание обжоры

Веселье в доме де Шаев наблюдал репортёр из «Полишинеля» с холма. Он установил фотоаппарат с длинным объективом на штатив и смотрел теперь через него, хлебая из миски. Увидев всеобщее веселье за столом, он мгновенно включил телефон и твитнул: «Ужин у де Шаев по расписанию, несмотря ни на что. Они уже смеются. Быстро! Хотелось бы знать, что они обсуждают!» Подняв глаза от телефона, репортёр заметил странный блик, исходящий от старой водонапорной башни, что высилась метрах в пятистах, на соседнем холме. Заинтересовавшись, репортёр навёл бинокль на место блика и оторопел: из окна башни высовывалась довольно далеко девушка, вытянув руку в сторону особняка де Шаев. В руке она держала странный прибор с антенной.

Корреспондентка винтажного бумажного издания «Тонгейские вести» навела на дом де Шаев подслушивающий на расстоянии прибор. Но то ли прибор был неисправен, то ли расстояние слишком велико, прибор выдавал только отдельные разрозненные слова, произносимые механическим голосом: «Благотворительность… Фридрих Андрей… недостатков… завещание…» Корреспондентка отложила прибор, вытащила телефон, набрала номер.

– Алло? Филипп? Слышишь меня? Да, здесь. Они говорят о завещании. Да, я совершенно уверена. Слушаю дальше!

В глаз ей вдруг что-то блеснуло с соседнего холма. Она вскинула взгляд и увидела репортёра «Полишинеля». Тот опустил бликнувший бинокль и подмигнул симпатичной спортивной такой, явно много повидавшей, но ничего не утратившей коллеге. Она одарила его презрением: слишком уверен в себе, хоть, конечно, и хорош собой. И, судя по палатке, костру и похлёбке (у корреспондентки тоже был бинокль), бывалый, много умеет.

Отсмеявшись, Вольф вытер глаза и помотал головой:

– Нет, конечно, этого Фридриху Андрею, наверное, никогда бы не пришло в голову.

– Я полагаю, нам беспокоиться не о чем, – рассудительно проговорила Натали. – У Фридриха Андрея было много недостатков, можно даже сказать, пороков, но нас он любил. И был, в общем-то, неплохим человеком…

– И мы его любили, – перебила Шура, и тут же спохватилась, увидев недовольство Натали. – Ой, простите, госпожа Натали Валентина! Я только хотела сказать, что мы тоже любили его, несмотря на странные забавы и на то, что готовить ему приходилось много.

– Ещё бы! С таким брюхом! – прожевала Оливия.

– Что бы ни было в завещании, – сказал Алексей, – я свою долю отдам страждущим. Вы даже не представляете, как много в благополучной вроде бы Северной Тонге нищих! Я считаю просто недопустимым позволять себе жить в таких хоромах, скупать дорогие картины, в то время как…

Вольф встрепенулся:

– Картины он обещал передать в национальный музей Северной Тонги! Картины принадлежат искусству!

– Но они недёшевы, – заметил Иржи.

Вольф поджал губы:

– Мне они не нужны. Музею!

– Всё, что нужно мне, – мечтательно сказала Оливия, поигрывая ложечкой, – это маленький ресторанчик на Гегель-штрассе, который папа когда-то для меня и открыл.

– Обжора, дочь обжоры, – ласково сказал Иржи жене.

– И где он умер, – Алексей не хотел, чтобы Оливия об этом забыла.

– Проект памятника уже разрабатывается. Прямо там, в ресторане. Отец сидит за столом, приветственно подняв бокал с вином.

– Всё-таки кое-что возьмите себе, – сказала Натали, доверительно глядя в глаза Марии. – Хотя бы на медицинское обследование. Тебе уже тридцать пять, Мария…

– Мама, – Алексей был недоволен.

Мария поджала ненакрашенные губки:

– Если Господь детей не дал, значит, так тому и быть.

– Господь дал нам медицину, – вздохнул Иржи. – И не пользоваться ею – святотатство.

– Был бы у нас с Нальдо маленький домик где-нибудь на окраине, где виноградники, – что нам ещё надо?

– Я уверена, Шура, что Фридрих Андрей вам с Рейнальдо что-нибудь оставил, – Натали всё пыталась поставить на место прислугу, сидящую за одним столом с ней.

Шура смутилась.

– Так… я ничего… просто… госпожа Лизавета говорила…

– Но вы всё-таки погодите, – продолжила Натали. – Вы нам ещё пригодитесь здесь!

Гай проницательно посмотрел на Натали:

– А ты так уверена, что дом он оставил тебе?

Натали посмотрела на Гая со злостью, а над столом повисла неловкая пауза. Иржи попытался сгладить:

– Ну, чего гадать? Надо взять да посмотреть!

На лице Елизаветы проступило страдание.

– Может, всё-таки после ужина?

Гай презрительно оглядел лица.

– Всем так не терпится…

И тут заговорили все и разом, начали наперебой уверять друг друга, что это совершенно не так, что никто даже не думает сомневаться, Фридрих Андрей неоднократно сам говорил и обещал, я уверен, оглашение завещания – это формальность, которая только закрепит то, что все и так давно знают!

– Ну, хватит! – Натали отшвырнула вилку. – Елизавета, завещание с тобой?

– Ну, конечно, – туча на лице Лизы стала грозовой.

– Тогда огласи.

– Да, – вздохнул Вольф, – как это ни печально, но это только Фридриху Андрею можно больше не думать о земном… Нам, грешным, приходится…

Алексей поднял вверх палец:

– Осознание греха – первый шаг к покаянию.

– Или к повторению, – вставил Иржи.

Оливия засмеялась.