Завещание рыцаря

…С дискотеки мы возвращались в первом часу ночи — да и то лишь потому, что в перерыве между двумя кассетами буквально заставили себя вспомнить — дел завтра (уже сегодня!) завались, вскакивать придётся в пять часов, чтобы успеть на пригородный поезд. Дневная жара сменилась ночной духотой, мы вяло тащились по улице, слушали, как за спинами всё ещё гремит музыка и делились впечатлениями об увиденных девчонках. На Энтони они, кстати, слетались, как осы на мёд — то ли каким-то десятым чутьём просекали в нём племенного иностранца, то ли просто попадали под гипноз его странноватых глаз.

— У вас тут красивые девчонки, — признал Энтони. — А сама дискотека такая же, как у нас.

Не помню, что я хотел ответить. Мы шли по дороге, собирались как раз сворачивать к дому — и я заметил… словно бы тень шевельнулась около калитки. Я схватил Энтони за руку — англичанин всё сразу понял, и мы замерли, отгороженные от тротуара высокими кустами, стараясь дышать потише. Обрез я, конечно, оставил дома, а главное — уговорил Энтони оставить там же и пистолет. Дело в том, что наша родная милиция иногда в припадке служебного рвения устраивала на дискотеку налёты, к чему все относились, как к неизбежному злу и даже не расстраивались. Но во время налётов случались обыски — а нам совсем не хотелось, чтобы пистолет всплыл. Тогда вместо похода будет такое… Однако, сейчас я пожалел об оставленном оружии. Чёрт его знает — а если они разжились новыми стволами?!

Мы стояли не меньше минуты. Тень возилась у калитки. Потом гулко забрехал Геббельс, и она отпрянула с неясным возгласом. Из кустов ещё кто-то прошипел:

— Чего, чего там?!

— Такой волкогав, — пожаловался тот, что у калитки.

— Ну ты трус, нафик… — вмешался третий голос.

— Пацаны, — облегчённо сказал я. Голоса в самом деле принадлежали нашим ровесникам. Энтони кивнул и прошептал:

— Побеседуем? Их трое — справимся…

Я молча кивнул. Интересно, у кого хватило ума лезть ко мне домой? Наверное, «селяне» — припёрлись из деревни на дискотеку, свобода пополам с пивом в голову ударила, невеликие мозги переклинило, ну и решили первый попавшийся домик пощупать на пример ценностей. Можно было и подождать, пока сами уйдут — Геббельс излагал свою позицию достаточно серьёзно и активно, — но таких надо учить для их же пользы.

Мы махнули прямо через кусты. Кто-то шлёпнулся в темноте, кто-то заорал: «Менты!» — но потом ночные романтики, кажется, разобрались, сколько нас и кто мы. А вот мы ошиблись — их было не трое, а пятеро! Это я понял, как только мы выскочили на тротуар перед калиткой. Передо мной оказались двое, перед Энтони — тоже, пятый, как я заметил краем глаза, трусцой возвращался от угла, куда успел домчаться, спасаясь от милиции.

Первый размашисто ударил меня в лицо — я уклонился вбок и плечом свалил его в сточную канаву; жаль, сухую, давно не было дождей… У второго на пальцах в лунном свете блеснула рамка — кастет, ни фига себе, это серьёзно…

— Ыыхх! — он оказался так близко, что ощутимо запахло «джуси фрут». Без шуток? Ладно! Я поймал его запястье правой рукой, рванул на себя, выставив колено, а правым локтем ударил сверху по его локтю. Он взвизгнул и упал ничком, прижав локоть к паху и скрючившись. Полетевший в канаву уже стоял на ногах; его лица я не видел, но слышал прерывистое дыхание и понимал, что он напуган:

— Замри, — угрожающе сказал я. И понял, что вокруг тихо — только стонет тот, которого я свалил, да тихо ругается по-английски Энтони.

— У тебя как? — спросил он.

— Один пленный, — пошутил я и покосился на англичанина. Оба его противника лежали крест-накрест, и я вдруг испугался. — Ты их не…

— Да нет, обычные хуки, — небрежно ответил он, — отлежатся… Голова поболит, конечно… Как там твой пленный?

— Иди сюда, чудо, — поманил я пальцем неподвижно стоящего парнишку, и он, словно под гипнозом, двинулся ко мне. Едва не полетел в канаву — не сводил с меня глаз, наверное. Я взял его за плечо — обмякшее, вялое — и поставил к забору, под свет.

Парня я не знал. Чуть помладше нас с Энтони, коротко подстрижен, обычно одет. Глаза перепуганные. Он стоял, закрыв ладонями низ живота и чуть опустив голову — ждал, что будут бить. У меня это желание совсем пропало. Никогда в жизни не бил тех, кто не защищается…

— Откуда ты такой свалился? — спросил я насмешливо.

— Из Кобяко-о-ов… — прогундосил он, и я понял: сейчас разревётся. Беда с этими рыцарями ночных улиц — кочевряжатся, как моя бабка говорит, словно им всем за тридцать, из них половина — на зоне, а дашь, что просят — на свои годы выглядеть перестают… Сейчас начнёт говорить, что больше не будет… — Я не бу-уду больше, че-естно…

Энтони рассмеялся — весело, без злости или издёвки. Предположил:

— Деньги на пиво понадобились? Подошли бы и спросили.

— Да нет, они обычно закурить спрашивают, — пояснил я. Энтони покачал головой:

— Курить вредно.

Парнишка шмыгнул носом. Он, кажется, думал, что это мы так издеваемся утончённо, прежде чем бить. Англичанин нагнулся, снял кастет с пальцев стонущего, повертел и зашвырнул куда-то на огороды через крыши домов.