Завещание рыцаря

Болото как-то незаметно перешло сперва в заболоченную речку, а потом — в речку совершенно нормальную, с почти неразличимым тьечением: она пробиралась в зарослях плакучих ив, корни которых нависали над водой. Мы шли берегом, посматривая на таинственную тёмно-неподвижную воду лесной речушки, а она набиралась сил и становилась всё шире. Энтони несколько раз молча сверялся с картой — по его удовлетворённому лицу мне стало ясно, что окружающее наконец-то пришло в соответствие с чертежами военных топографов Её Величества.

— Четвёртый час, — объявил наконец Энтони, — пора искать место для лагеря.

Это, кстати, довольно сложная вещь — найти стоящее место для ночлега. Ну, для норального ночлега, я имею в виду. Нужно, чобы вода была недалеко — и не очень близко. Желательно на пригорке — так, чтобы этот пригорок ночью прикрывал от ветра. И чтоб над палаткой не нависали никакие сучья — на случай всё того же ветра, который может превратить падающий сучок в настоящее копьё: пропорет палатку и пришпилит к земле, как жука в коллекции! А в лесной глубине, куда мы зашли, пригорок найти трудно — правда, и ветер не так страшен, как на открытом месте или в редколесье. Да и где он, этот ветер… Солнце тут не светило, еле прбивалось через сомкнувшиеся несколькими ярусами кроны, но всё равно царила влажная духота. Наверное, как в джунглях, которые так не нравятся Энтони. Впрочем, если там и правда так — мне бы там тоже не понравилось, что и говорить! Короче, в четвёртом часу начинать искать место для ночлега — вовсе не так рано, как может некоторым показаться.

Мы успели отмахать километра три речным берегом, прежде чем Энтони свистнул и указал налево, где река делала поворот, а берег образовывал пригорок. Дубы и вязы тут слегка расступались — солнечный свет лежал на траве, показавшейся мне страшно густой после хилого подлеска в чаще.

— Подходящее место, — одобрил я, скидывая рюкзак. — Разбиваемся, сэ-эр?

— Пожалуй, — решительно сказал Энтони, тоже снимая груз и освобождая из-под клапана рюкзака палатку, которую нёс он. У англичанина и в самом деле лучше получалось её ставить — даже в одиночку. Я сбросил куртку и, разложив лопатку, занялся кострищем — вырубил широкий квадрат дёрна, отложив его в сторону, чтобы потом прикрыт место, где горел костёр — когда будем уходить. Пока Энтони ставил палатку, я успел выкопать в кустах мусорную яму и соорудить очаг: положил на две вырубленные топориком из сухой лесины У-образные рогатки, вбитые в землю, прочную жердь. Англичанин как раз педантично окапывал палатку ровиком — на случай дождя, о котором я уже и забыл, какой он бывает.

— Есть, — удовлетворённо сказал я, очищая лезвие топора. — Я за дровами, ты за водой — договорились?

Энтони, кивнув, подцепил котелок пальцем и пошёл к реке. Что-то ему не понравилось; он побродил вдоль берега, наклоняясь к воде, потом свернул за пригорок. Я стащил надоевшие ботинки, снял носки (ох, кстати — их пора и в самом деле постирать!) и отправился добывать сушняк для топки, размышляя, что бы такое забабахать на вечер. Пожалуй, польский грибной суп… и гречневую кашу со свиной тушёнкой. А в чай — сгущёное молоко.

В низинке, где я провалился по колено в неожиданную грязь, росли два полусумасшедших подберёзовика — огромные и не червивые. Я срезал оба, решив, что от них грибной суп хуже не станет. Уже начал озираться по сторонам в поисках других грибов (а вдруг?…), когда услышал негромкий сдавленный окрик:

— Эндрю… ты где?…

— Здесь, — откликнулся я, поднимаясь с корточек — фигура Энтони возникла у кустов наверху, через которые я пробирался сюда, в ложбинку. Увидев меня, англичанин кубарем скатился вниз. Он был без котелка, с висков скатывались капли пота, а глаза — злые-злые…

— Ты чего? — невольно приглушив голос, спросил я.

— Зэр…[15] — он задохнулся, помотал головой. — Блади бастардс… поучарс… нот фар эвэй… он зэ рива…[16] — снова потряс головой и выпалил: — Эндрю, там, на реке — браконьеры! На той лодке, двое! Я лодку узнал!

…Пригибаясь, мы взобрались на пригорок — хотя эта предосторожность была совсем излишней. Холм не только скрывал нас от взглядов, но и глушил звуки — поэтому браконьеры не услышали ни свиста Энтони, ни шума от разбивки лагеря. Мы растянулись плашмя в кустах около здоровенного дуба, росшего на самом пригорке. Осторожной раздвинули ветки…