Завещание рыцаря

— Против вас? — полюбопытствовал я. Мне идея понравилась.

— Хотя бы, — без улыбки ответил Энтони.

Мы занялись оружием. Покрывая маслом ствол, я высказал опасение:

— Как бы они ночью не явились.

— Не явятся, — уверенно ответил Энтони. — Мы их серьёзно напугали. А самое главное — они ведь так и не поняли, кто мы такие. А непонятное пугает ещё больше… Только вот обидно, что их самих отпустить пришлось. Они же снова начнут…

— Ну, теперь не скоро начнут, — уверенно сказал я. — «Казанка» с японским мотором, генератор, надувнушка, ружья, боеприпася, снасти — это знаешь на сколько потянет? Деньги ого какие… Другое дело, что не они одни тут этим занимаются…

— Может, начнём сезон охоты на браконьеров? — Энтони приложился к ружью. — А хорошая вещь. По-моему, лучше штатовского «ремингтона». Надёжнее… Эндрю, ты извини, что я тебя в это втянул.

— Мне и самому тошно было смотреть, как они браконьерничают. Особенно в этом лесу, — признался я и напрягся в ожидании вопроса: «Почему именно в этом лесу?» — так как не знал, смогу ли Эндрю объяснить… Но он не спросил — кивнул и сказал:

— Теперь мы и вправду как два крестоносца. Первая встреча с врагом уже была, впереди — цель похода… и новые встречи с новыми врагами в битве за Святой Грааль.

— Только вот враги эти уверены, что мы ищем золото, — напомнил я, а Энтони, кивнув, задумчиво сказал:

— Наверное, враги настоящих крестоносцев тоже не верили, что те идут освобождать Гроб Господень. Думали — пришли за золотом… А люди верили так, что умирать было не страшно. Разве в золото можно так верить?

— Слушай, Антон, — начал я. Потянулся за рюкзаком, достал оттуда консервы и концентрат. — А я вот думаю: почему твой предок сразу не вернулся в Англию? Со Святым Граалем — как говорится, сам бог велел! А он с чего-то поехал в наши места, на Русь…

— Я тоже думал над этим, — пробормотал Энтони, глядя куда-то под деревья, где быстро сгущались тени. — Не знаю, Эндрю. Я не знаю…

ГАЛИЛЕЯ. НЕДАЛЕКО ОТ КРЕПОСТИ ЯФФА. 1229 ГОД ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА

Сухой, знойный ветер пронзительно посвистывал в оконных проёмах брошенных глинобитных домов. Выбеленное зноем, как холст отличной выделки — руками мастерицы, небо дышало сухим, ровным жаром кузнечной печи. Бескорые, мёртвые, искривлённые, отполированные ветром и зноем деревья, похожие на скрбченные пальцы скелетов, застыли у вьезда в пустую деревню. На гладких ветвях сидели вороны. Много. Не меньше полусотни. Сидели молча и неподвижно, словно фигурки из чёрного мрамора.

Вороны ждали добычи.

Пятеро всадников молча и быстро рубились посреди деревенской площади. Четверо — на лёгких тонконогих конях под цветными попонами, в сбруе, украшенной многоцветьем бляшек — размахивая плавно изогнутыми симитарами[19] и прикрываясь небольшими круглыми щитами, вертелись возле своего единственного противника. За плечами у них, словно крылья невиданных птиц, летели зелёные плащи, круглые плосковерхие шлемы обматывала белая материя, лица закрывали кольчужные маски, спускавшиеся на грудь.

Их единственный противник был почти неподвижен. Прижавшись конским крупом к стене, он принимал удар за ударом на каплевидный щит алого цвета, украшенный чёрным двухглавым орлом под золотой короной. Голову огромного рыжего коня закрывала кованая стальная маска с крыльями летучей мыши, концы белой попоны с тем же гербом, что и на щите, спадали н пыльную землю. Сам всадник, затянутый в кольчугу, усиленную щитком на груди и массивными оплечьями, сидел плотно, выставив перед конской грудью всаженные в стремена ноги в пластинчатых медных сапогах. Его голову скрывал полусферический шлем с Т-образной прорезью в маске и короткими рогами, на которых было закреплено грязное белое полотнище, спадавшее на плечи и спину всадника, как плащ. По временам всадник тяжело поднимал рукой в широком окльчужном рукаве и толстой кожаной перчатке длинный прямой меч — и зеленоплащные, словно играючи, откатывались на пять-шесть шагов, а потом снова начинали приближаться — неспешно и неостановимо…

Из-под кольчужного рукава всадника с орлом на щите увесисто и медленно падала на пыльную землю кровь.

В углу двора умирала лошадь. Тяжёлый «бородатый»[20] топор перебил ей крестец, она стонала, мучительно закатывая влажные глаза, полные страдания и трогательного непонимания происходящего: почему? за что? Её хозяин — то, что от него осталось после отвесного удара в плечо — лежал неподалёку, сброшенный агонизирующим животным. Вторая лошадь бродила по двору, таская за собой запутавшегося ногой в сползшем набок стремени всадника — в пыли тянулся размазанный, быстро сохнущий широкий след.

Воин в рогатом шлеме, выпустив рукоятку меча из ладони — она была примотана к запястью ремнём — снял с пояса короткий прямой рог и, поднеся его к прорези в равнодушной маске, протрубил отрывистый короткий сигнал. Зеленоплащные не забеспокоились — очевидно, воин делал это уже не первый раз… и — безрезультатно.