Завещание рыцаря

— Слушай, ты… — тщательно выговаривая слова, сказал я. Глаза Энтони стали недоумённо-тревожными. — Моя мать — учитель. Просто учитель в школе. Ты знаешь, сколько она получает в пересчёте на ваши деньги? Чуть больше ста фунтов в месяц, понял?! У вас даже чернорабочие, всякие там пакистанцы, больше получают, да? А мы на эти деньги вдвоём живём!

— У тебя нет отца? — тихо и сочувственно спросил Энтони. Я мотнул головой, помедлил и объяснил:

— Он есть, конечно. И даже алименты платит… знаешь, что такое алименты? Но с нами не живёт уже пять лет. Мать развелась.

— Не сошлись характерами?

— Почти, — усмехнулся я через силу. — Он пил по-чёрному.

— По… чёрному?

— В лоск, в стельку, в дребадан, до чёртиков, до визга. Здорово, значит.

Энтони медленно наклонил голову. Как-то странно посмотрел по сторонам и вышел, но вернулся ещё до того, как я успел вновь заняться завтраком. В руке он держал тугой свёрток.

— Держи, — англичанин протянул этот свёрток мне, и только теперь я увидел, что это деньги! Банковская упаковка из ста сторублёвок нового образца[1], свёрнутая в рулончик! — Держи, это… тебе.

Я почувствовал, что кровь бросилась мне в лицо, и услышал свой собственный хриплый, незнакомый голос:

— Не возьму…

Сколько раз я мечтал о больших деньгах! Честно, мечтал и не стыжусь в этом признаться. Да и сейчас у меня было не густо, чтобы мама могла отдохнуть — первый раз за четыре года! — мы соскребли всё… Но взять эти десять тысяч из руки Энтони я не мог. Более того — я чувствовал, что сейчас будет драка…

Кажется, Энтони это понял тоже. Он небрежно швырнул деньги на табурет и улыбнулся, но не оскорбительно, а виновато:

— Погоди, послушай, Андрей… Ты меня спас. Кроме того, я ведь живу у тебя.

И собираюсь есть твои продукты, так что…

— У нас за это денег не берут! — выкрикнул я. Сейчас, пожалуй, мне были понятны делавшие революцию большевики, их неприязнь к дворянам…

— Погоди, — снова сказал Энтони. — Хорошо. Я понял. Прости, пожалуйста.

Но деньги всё-таки возьми… Да погоди же! — выкрикнул он, увидев, что я снова открываю рот. И засмеялся: — До чего же ты упрямый, прямо шотландец! Я оставлю тебе эти деньги, как плату за работу. Сложную и, возможно, опасную. Только тогда ты уже не сможешь от неё отказаться, контракт, даже устный, для нас — англосаксов — свято. А мы тоже упрямые.

— Предлагаешь мне быть чёрным проводником при белом охотнике? — злость проходила. — Как на сафари?

— Н-ну-у… — кажется, Энтони не нашёл, что ответить. И пожал плечами: — Хотя бы. Ты берёшь деньги?

— Не раньше, чем услышу, что это за работа такая.

— Я всё расскажу, — пообещал Энтони. И выделил одно слово — ВСЁ.

— Тогда и будем говорить… А сейчас, если не трудно, подай масло из холодильника. И не ищи «стинол», холодильник — это вон тот гроб в углу.

— Старые аппараты надёжнее, — совершенно серьёзно ответил Энтони…

…Вермишель с мясной тушёнкой и кетчупом выглядела не слишком аппетитно. Я-то знал, что она вкусная, но как убедить в этом нормального иностранца? Тем более, что Энтони посматривал на вермишель с подозрением… Ничего, съест, они в своих «макдональдсах» и не такую гадость лопают!

— Первый принцип любой готовки, — ободряюще заметил я, кладя рядом с тарелками вилки, — что получилось — то и хотели. Апельсинового сока нет. Чай будешь?

— Конечно, — я взялся за чайник с заваркой, но Энтони остановил меня:

— Это что?

— Заварка, — ответил я слегка растерянно. Англичанин вздохнул:

— Я так и знал. Оставь, я сам потом заварю. КАК НАДО…

…Довольно странно было сидеть с ним за одним столом. Приходилось всё время напоминать себе, что этот парень, который ест мою вермишель — графский сын. Ничего такого «графского» в нём не было. Разве что он не клал локти на стол, зато с энтузиазмом слизывал кетчуп с вилки.

— А у тебя есть… отец? — осторожно спросил я. — В смысле — сейчас?

— Конечно, — Энтони вроде бы удивился.

— А кем он работает?

— Он не работает, он служит. Он подполковник, офицер Мерсийского полка Её Величества… Вот, смотри, — он чуть выдвинулся из-за стола и показал трусы. Слева на бедре чёрным, алым и золотом был наштампован какой-то герб: двухглавый орёл, как у нас, только обе головы — под одной большой зубчатой короной. — Это эмблема отцовского полка. У отца Крест Виктории за Фолкленды, он был тогда совсем молодым лейтенантом и высаживался у Гус-Грин. Аргентинцы стреляли, зенитчики не прикрыли десант вовремя, но люди отца всё равно не легли. В снег, при сильном ветре, они поднялись на высоты и заставили врага замолчать. Её Величество лично награждали отца!

Я не очень-то много знал о Фолклендской войне 1982 года, но в словах Энтони прозвучала отчётливо гордость за отца, и я позавидовал про себя…