Завещание Шекспира

И, конечно же, в театрах, где смерть разбила свой лагерь и настигала не богатых, а преимущественно бедных. Удел голодающих в тюрьмах заключенных был особенно жалок. Брат Джона Донна, Генри, встретил королеву-смерть в Ньюгейте, где дожидался суда по обвинению в укрывательстве католического священника. Сразившая его чума облегчила Тайберну работу. Палачи ворчали, что их заработок сильно сократился, а могильщики довольно ухмылялись, похлопывая себя по карманам, пока не подхватывали чуму, перетрудившись на рытье могил.

На чуме можно было заработать, пусть и жутким образом. Сестры милосердия крали у умирающих последнее одеяло и, если пациент-толстосум вдруг проявлял признаки выздоровления, оказывались изощренными убийцами. Каменщикам больше не нужно было платить за волосы, которые они добавляли в известку, а перчаточники набивали мячи волосами, и это не стоило им ни гроша, их теперь можно было достать бесплатно – волосы выпадали из человеческих бород и голов быстрее, чем их могла бы сбрить армия цирюльников. Волосы летали, покрывая землю, как сугробы. Как повезло бы портным, если бы в моде были бриджи из волос! Мой отец тоже мог бы сколотить состояние, но в то время об этом никто не думал. Выживание любым способом было важнее, чем привычная погоня за властью и деньгами.

Многочисленные шарлатаны превратились в проказу улиц. Их большие, как бычьи яйца, кошельки тяжело покачивались на поясах, хоть им и не удавалось вылечить чуму. Но утопающий хватается за соломинку, а человек, захлебывающийся в собственной крови, в городе, парализованном страхом, хватается за все, что попадется ему под руку, даже если жалкий и ничтожный шарлатан предлагает ему лекарство от неизлечимой болезни.

– Интересно, чем же они лечили неизлечимое?

Из лука и розмарина, лимона и полыни, уксуса и гвоздики, ртути и мышьяка делали примочки, чтобы вытянуть яд из бубонов. Лечили также курением табака и толченой сушеной жабой, белым вином с пресловутым куриным пометом, смесью хереса, пороха и подсолнечного масла, процеженным через марлю отваром аристолохии и весенних лютиков с добавлением митридата[127] и равного количества истолченной в мелкий порошок слоновой кости, с шестью столовыми ложками воды дракона – принимать ежеутренне, – корнем лесного дягиля, который надлежало жевать или нюхать на сухом конце корабельной веревки, компрессом из яичного желтка, меда и мелко порубленной руты, раскаленными кирпичами, приложенными к подошвам ног, даже прикладыванием к болячкам и опухшим местам молодой кудахтающей курочки, пока яд переходил в жертвенную птицу, которая тут же умирала. А некоторые доктора разрезали птицу пополам и прикладывали к нагноениям кровоточащую трепещущую плоть.

– Ужас! Твой зять ведь тоже доктор?

Самая главная панацея, на которой богатели мошенники и жулики, было горячее полоскание вываренным в вине, измельченным в порошок рогом единорога. Полагали, что он вызывает сильный жар и изгоняет чумной яд. Но где было взять этого самого единорога? Говорили, что шарлатаны толкли в ступке обрезки своих ногтей и выдавали их за священный порошок. Но вместо чумы негодяи изгоняли из своих пациентов остатки жизни, которая покидала их с потоком рвоты и крови.

– Доктор Холл наверняка лечит другими способами.

От чумы лекарства нет. Заразившись, ты обречен на смерть. Никакое лекарство в мире тебе уже не поможет. Ни мак, ни мандрагора, ни зелья все, какие есть на свете, уж не вернут тебе тот сладкий сон, которым ты спал вчера. Теперь сны жгли тебя, как серные рудники.

– А здесь, в нашей тихой уорикширской заводи, я спал прекрасно.

Причины и предназначение чумы были таинственны и непостижимы. Может быть, если бы мы их знали, мы могли б ее предотвратить? Откуда она бралась: из воздуха или со звезд? Где она зарождалась: в навозных кучах или борделях? Кто ее переносит: кошки, собаки, свиньи? Кто ее распространяет: шлюхи, цирюльники при кровопускании, продавщицы мясных пирогов, мясники, которые выплескивали помои с потрохами в канавы для воды? Или забойщики скота, которые сливали кровавые отходы бойни куда ни попадя? Виновны были все. Городской совет велел сливать отбросы в бочки, свозить их к Темзе и там безопасно опорожнять их. А потом мы пили из этой же самой реки, ежедневно укорачивая себе жизнь!

– Ноги моей не будет в Лондоне!

Обвиняли также театры, а причиной чумы называли пьесы. Может, и так. И театры закрывались, как маргаритки с наступлением темноты. Мы переставали существовать. Актерское ремесло так эфемерно. «Слугам лорда Пембрука» пришлось заложить костюмы. Когда-то знаменитые «Слуги королевы» превратились в толпу деревенских оборванцев, сломленных судьбой и гастролировавших по глухому захолустью. Выжили только мы и «Слуги адмирала».