Завет, или Странник из Галилеи

Иешуа по-прежнему был немногословен, но в конце концов все-таки выяснилось, что путь наш лежит к горе Гермон. Узнав об этом, Симон невероятно забеспокоился. Гермон была культовой горой хананеев, и наш Симон совершенно искренне страшился гнева отвергнутых им богов, паника его усилилась еще больше, когда однажды ранним туманным утром до него донеслись стоны и вопли, на самом деле оказавшиеся гимном, распеваемым поклонниками во славу Пана. Очевидно, Симон не вполне еще утвердился в своей новой вере и по ночам боялся совсем не воров, как думали мы сначала, — он не смыкал глаз в ожидании, что Пан наведет на него порчу или выкинет еще какую-нибудь злобную штуку. Все свои страхи Симон старательно скрывал от Иешуа и лишь позднее, несколько успокоившись, осторожно поделился со мной и Иоананом своими переживаниями.

На гору вела старательно утоптанная паломниками тропинка, однако была она каменистой, не шире овечьей тропы, извилистой и местами очень крутой. Мы миновали языческие жертвенники, в воздухе был разлит тяжелый запах свежей крови. Мне вдруг подумалось, что, по сути, мы не так далеко ушли от наших языческих предков, приносивших в жертву овец в горах Хананеи. Иешуа был всецело устремлен к ведомой только ему одному цели. Он шел впереди и был совершенно равнодушен к отталкивающей языческой атмосфере этих мест, где, кажется, сонмы языческих духов так и реяли вокруг. Чем выше мы поднимались, тем более чужой и отталкивающей становилась местность. Иешуа шел, не обращая ни на что внимания, не оглядываясь, по крутым склонам он взбирался с ловкостью горной козы, в то время как мы с трудом преодолевали всевозможные преграды, продвигаясь вперед. На одном из переходов туман, сопровождавший нас всю дорогу, сгустился настолько, что полностью скрыл Иешуа от наших глаз. Симона тут же охватил приступ страха, он закричал, призывая Иешуа. Через некоторое время мы вышли на открытое место и увидели Иешуа, поджидавшего нас.

— Я боялся, что потерял вас, — сказал Симон.

— А если бы и так, то что бы ты сделал? — спросил Иешуа.

Симон вдруг покраснел, может быть, он уловил упрек в голосе Иешуа.

— Искал бы вас.

— Как долго? Час? Или день?

— Пока не нашел бы.

Мы заметили, что глаза Симона увлажнились.

К закату мы достигли места, где поросшие лесом склоны сменились открытыми скалами. Вдали виднелась вершина горы, покрытая снегом, с нее задул пронизывающий холодный ветер. У нас не было с собой палаток, и мы с Иоананом предложили укрыться на ночь в стоящем неподалеку небольшом языческом капище. Оно представляло собой грубовато возведенное сооружение из нетесаного камня и бревен. Иешуа отказался, он велел нам искать ветки и прутья, чтобы построить шалаши. Мы повиновались, построив один шалаш для него и второй, довольно вместительный, для нас, его мы поставили неподалеку от первого. Симон был очень доволен, он боялся, что ему придется спать в отдельном шалаше. Иешуа отказался от совместного ужина, впав в ставшее для него обычным сумрачное оцепенение. Чуть позже до нас донеслись звуки, которые мы сначала приняли было за глухие рыдания, но оказалась, что Иешуа просто читал молитву. Симоном снова завладел испуг, он вскочил и бросился к шалашу Иешуа.

— Учитель! — позвал он.

— Что?

— Простите… Мы думали… Вы знаете, я так боюсь…

Тишина в ответ.

— Зачем? Скажите, зачем мы пришли сюда? Зачем вы здесь?

— Что вам с того, зачем мне быть здесь? Или для вас непосильный труд следовать за мной?

Ночь прошла ужасно. Спустился туман, который заставил нас продрогнуть до костей. Кроме того, Симон всю ночь донимал нас своими страхами, которые становились все более и более фантастичными. Казалось, в его сознании продолжали существовать божества, сопровождавшие его в прежней языческой жизни. Несмотря на его обращение к новой вере — или, может быть, благодаря этому, прежние демоны мучили его неотступно. Глубокая ночь воплотила самые жуткие его страхи. Из зарослей возле нашей стоянки вдруг послышался страшный треск, и целая стая каких-то диких животных, каких именно мы так и не поняли, окружили нашу стоянку. Мы долго сидели в шалаше молча, съежившись от охватившего всех ужаса. Звери тем временем буйствовали снаружи. Симон, несмотря на наши протесты, разразился мольбами, обращаясь к своим прежним богам. Он бормотал что-то прерывистым шепотом, вероятно умоляя о пощаде. Он был абсолютно уверен в том, что его разгневанные боги наслали на нас демонов в обличье диких зверей. Казалось, только по чистой случайности разбушевавшееся зверье не смело наш хлипкий шалаш и не разорвало нас в клочья. Потом, так же внезапно, как появились, звери исчезли.