Задолго до того, как стало светать, я уже шла по дороге к Капер Науму, я хотела поспеть к самому его приходу. На рассвете Иешуа показался на одной из улиц, ведущих к дому Шимона; с ним были те из двенадцати, кто провел с ним ночь на стоянке невдалеке от города. Он был похож на нищего странника, точнее на короля нищих странников. Одежда его совершенно износилась и превратилась в лохмотья, спутанная борода закрывала пол-лица, волосы также сильно отросли. Он очень исхудал и выглядел почти так же, как тогда, когда пришел к нам в первый раз из пустыни. Но в то же время он был другим: он изменился, причем изменился во многом. Мне трудно выразить словами, но это был уже не тот Иешуа, который пришел из пустыни, и не тот, кто покинул нас больше года назад. На его лице словно лежала какая-то тень, и даже самое яркое солнце не могло прогнать ее. Свою печать оставили все те события и испытания, через которые прошел Иешуа и мы вместе с ним. Что-то, смутное, приглушенное добавило ему зрелости и достоинства.
В доме Шимона Иешуа попросил еды, но сказал, что долго не задержится: ему надо пойти поговорить с народом. Люди собирались у близлежащего холма, или горы, как его называли. Многие из его окружения также собирались идти с ним. На горе уже толпился народ, когда я и еще несколько женщин зашли в дом Шимона, чтобы увидеться с Иешуа и поприветствовать его. Я старалась держаться в стороне. Но Иешуа вскоре заметил меня.
— Как поживает твоя семья? — живо обратился он ко мне.
Я ответила, что у нас все хорошо. Он взял мою руку и поцеловал ее. Такой жест! У меня перехватило дыхание, и я чуть не задохнулась от подступивших слез.
Остаток дня Иешуа провел на холме, проповедовал, а когда ветер, задувший с озера, стал мешать слушать его, Иешуа пошел к народу. Продвигаясь сквозь толпу, останавливался то здесь, то там, чтобы обменяться с кем-либо двумя-тремя словами или ответить на приветствие. А народ все прибывал, подходили по два-три человека, небольшими группами, все хотели выразить свое уважение Иешуа. Пришел даже капитан Вентидий из римского гарнизона. Стало ясно, что ядовитая клевета, распространенная об Иешуа Езекией, совершенно забыта. Наступил уже поздний вечер, почти ночь, когда Иешуа смог наконец остаться наедине с двенадцатью и здесь же на склоне горы разделить с ними приготовленный на костре простой ужин.
— Мы боялись, что ты уже больше не вернешься к нам, — сказал Шимон.
Он был так взволнован, что все еще не мог смотреть Иешуа прямо в глаза, вероятно так и не поверив до конца, что он вернулся.
Только теперь мы заметили, что с нами нет Иуды. Мы послали какого-то мальчишку узнать, где он, тот быстро вернулся ни с чем.
— Вероятно, Иуда хочет порадовать нас хорошим уловом к ужину, — пошутил Иешуа (все отлично знали, что Иуда страдал водобоязнью и, очевидно, по этой причине никогда не рыбачил).
Все как-то сразу замолчали в предчувствии чего-то недоброго, повисла тяжелая пауза.
Шимон стал рассказывать Иешуа, что произошло с Езекией. Иешуа ответил коротко, что он узнал о его смерти накануне и очень опечален известием. Иешуа даже во времена самых серьезных бед, причиненных нам клеветой Езекии, ни разу не разрешил нам сказать ни единого дурного слова о нем. Как-будто тот был всего лишь одним из нас, его последователей, кто сделал какой-то не совсем верный шаг, а не человеком, чуть ли не приведшим нас к гибели. Тогда никто из нас не понимал такого отношения Иешуа. Но теперь оказалось, что оно-то и было самым верным, так как вовсе не вражда и озлобленность привели в конце концов Езекию на нашу сторону.
Я всматривалась в лицо Иешуа и все больше убеждалась в том, что он сильно переменился с тех пор, как я последний раз видела его. Мы все изменились, пройдя через большие испытания. Иешуа прошел их вместе с нами: чуть жестче стали его черты, словно невидимый огонь опалил его, как стальной клинок, который закалился, пройдя через кузнечный горн. Симон Хананит в это время рассказывал нам, как он отправился искать Иешуа на горе Гермон, и перед ним вдруг возникло видение. Он увидел Иешуа в белых одеждах, всего сияющего ослепительным светом, рядом с ним были ангелы, а негасимый свет славы Божьей преобразил Иешуа. Я подумала, что огонь славы Божьей может быть и огнем горнила жестоких испытаний, оставляющим неизгладимый след. Мы прошли тяжелый путь, который доказал нам, что мы чего-то стоим. Но было много тех, кто не выдержал и отошел от нас. Что приобрели они взамен?
Скоро мы убедились, что Иуда на этот раз покинул нас навсегда. Рассказывали, что какой-то незнакомец разыскивал Иуду в городе, представляясь одним из его дальних родственников. Потом их видели покидающими город по южной дороге. С тех пор прошло немало дней и даже недель, но никто больше не слышал о Иуде. Ничего удивительного! Иуде было свойственно приходить и уходить, никому ничего не говоря и не объясняя. Предсказуем был и его окончательный уход, ведь он так и не смог стать своим среди нас.