Завет воды

Настоящий муссон, как мстительный бог, является сразу после Элси, он наказывает тех, кто поверил самозванцу. Проливной дождь и ветер мощи тайфуна сгибают ветви пальм в павлиньи хвосты, а потом ломают их. Вихрь, врывающийся в окна, издает жуткий потусторонний звук, будто кто-то дует в горлышко амфоры. Электрический столб упал, и радио умолкло. Самуэль выбрался наружу и вернулся в ужасе: за камнем для поклажи разлилось новое озеро, другого берега которого не видно. Легендарное наводнение 1924 года вызвало разрушения по всему Траванкору, однако не затронуло Парамбиль. Но сейчас вздувшийся ручей, где обычно купается Большая Аммачи, угрожает жилищам ремесленников и работников. Река выплескивается из берегов, смывает причал, и впервые на памяти Большой Аммачи ее видно из дома, и поток подбирается к усадьбе, которая, по убеждению ее мужа, находилась вне досягаемости воды. К пятой неделе их благоговение перед мощью природы сменяется унынием. Земля молит о пощаде. Нет слов, чтобы описать растущее чувство оторванности от мира. Газеты не доставляли с начала муссона.

Большая Аммачи тревожится за Элси, которая часами расхаживает по веранде, даже по ночам, и все вглядывается в небо с отчаянием матери, оставившей за рекой ребенка без присмотра. А ведь в былые времена девочка бывала настолько поглощена своим рисованием, что не заметила бы, как сносит крышу дома. Элси явно не планировала задерживаться здесь надолго, но все же почему она так торопится уйти?

Как только Филипос понял, что Элси явилась только навестить Малютку Мол и не собиралась оставаться, он отстранился, отказавшись от любых попыток общаться с женой. Они редко видятся; из-за маленьких черных жемчужин разница между днем и ночью для него размывается, и Филипос постепенно превращается в ночное существо. Несколько раз он замечал, как Элси патрулирует веранду, пристально глядя на дождь, как будто если смотреть достаточно долго, тот может прекратиться. Филипос сдерживает смех, когда слышит за окном, как Элси спрашивает Самуэля, можно ли отправить письмо. Старик отвечает, что почтовое отделение затопило. Филипоса так и подмывает крикнуть: «Ты же хорошо плаваешь, Элси. Почему бы не доставить письмо лично?»

Как-то раз он просыпается незадолго до полуночи, по привычке отодвигает занавеску и выглядывает наружу. На ступеньках веранды сидит фигура — окаменевшая женщина, а может, и призрак, неотрывно глядящий на шелестящий дождь. Живот скручивает от страха, но тут Филипос узнает Элси. Лицо ее, полускрытое тенью, такое незнакомое, такое бесконечно печальное. Видя, как она плачет, он вопреки желанию чувствует жалость. Он уже сел в кровати, чтобы идти к жене… но замирает. Его присутствие не принесет утешения — возможно, будет только хуже. Она теперь совсем чужая. Филипос ничего не знает о ее жизни в минувший год. Но все равно он озадачен. Откуда такая тоска? Почему ей так важно уйти? Что с тобой, Элси? Это определенно не связано с Нинаном.

Он, должно быть, задремал, потому что, когда открывает глаза, небо просветлело. Элси ему привиделась? Филипос выглядывает на веранду — жена все еще там, спиной к нему, перегнулась через низкую ограду, и ее тошнит. На этот раз он выскакивает из комнаты. Увидев мужа, Элси резко выпрямляется и едва не падает, покачнувшись. Он успевает подхватить ее, подводит к скамеечке Малютки Мол. Она садится, сгорбившись, держась за живот. Филипос приносит воды.

— Элси, моя Элсиамма, скажи мне. Что с тобой?

Лицо ее, когда она поворачивается к нему, полно такой муки, такого страдания, что Филипоса бросает в дрожь. Он инстинктивно притягивает жену к себе, утешая и успокаивая, пока не минует приступ. На миг ему почудилось, что Элси готова довериться ему, снять с души тяжкий груз. Филипос ждет… И видит, как она передумала. Элси опускает глаза.

— Наверное, это маринованный огурец… — лепечет она.

Черт побери. Ни один огурец никогда не вызывал такого горя.

— А у меня все в порядке, — пытается возразить он.

— Да ты и не ешь с нами за одним столом, — вздыхает она, голос у нее охрип.

— Да… я работаю и сплю не по расписанию.

Он неосознанно копирует ее позу: плечи поникли, взгляд опущен. Его правая лодыжка опухла, левая вывернута под углом, это теперь постоянное положение. А ступни у нее все такие же, как он их помнит, может, лишь чуть более загорелые и пальцы чуть более согнуты. Перед глазами всплывает картинка — помолвка, их ноги, стоящие вплотную друг к другу. Пропасть отделяет это воспоминание от нынешнего момента. Филипос вдыхает ее новый запах, совсем незнакомый. В былые времена их тела источали одинаковый аромат, хранящий в себе воды, почву и пищу Парамбиля. Волосы Малыша Нинана, он до сих пор помнит, имели сладковатый чуть щенячий оттенок поверх общего семейного запаха.

Элси озирается с безнадежностью заключенного. Качает головой. Если бы он не смотрел на ее губы, не разобрал бы, что она проговорила: