Доктор Руни Орквист появился в форте Кочин в 1910 году от Рождества Христова, выброшенный на берег, как Аск и Эмбла[113]. Как и первые люди скандинавской мифологии, Руни быстро обрел ноги, и они принесли его к еде, жилищу, выпивке, женщинам и шумной компании. Новоприбывший светловолосый бородатый иностранец, с его гигантскими размерами и гулким баритоном, производил впечатление оракула — такой же человек в апостольских одеждах с посохом в руках мог бы сойти с дау вместе с апостолом Фомой. И прибытие его овеяно почти таким же мифом, как и явление святого Фомы. Известно лишь, что Южная Индия была последней остановкой в путешествии, начавшемся в Стокгольме. По словам доброго доктора, однажды ночью, надравшись аквавита и «напевая себе под нос на Стура-Нюгатан[114], я был похищен. А очнулся уже корабельным врачом на судне, направлявшемся в Кейптаун!». Врачебное ремесло привело Руни во все главные порты Азии и Африки. Но на пороге сорокалетия он сошел на берег в Кочине. Красота островов, образующих этот город в месте слияния бесчисленных водных путей, дружелюбие населяющих его людей, его храмы, его церкви, базилики и синагоги, мощеные голландские колониальные улицы и дома заставили могучего шведа навсегда бросить здесь якорь. Осев тут, он вскоре принялся за изучение малаялам с одним наставником и за изучение Вед, «Рамаяны» и «Бхагавад-гиты» — с другим. Его тяга к знаниям сравнима была с тягой к пуншу и женскому обществу — коктейль желаний, погубивший немало медиков.
У большинства западных людей раскатистое «ррхха» малаялам царапает нёбо и вызывает судороги языка, но не у Руни. Он запросто может подтрунивать над ребятишками, играющими возле его клиники, которые хихикают над скандинавскими нотками в его малаялам; он даже щеголяет несколькими фразами на иудео-малаялам, обращаясь к
Судьба доктора неожиданным образом изменилась в 1912 году благодаря миссис Элеанор Шоу, даме среднего возраста с дивертикулитом, рефлюксом и желчнокаменной болезнью — совокупность не связанных между собой расстройств, которые он называет «триадой Орквиста», потому что они, по-видимому, всегда встречаются вместе у таких женщин, как миссис Шоу, — белая, в перименопаузе, с избыточным весом. Руни удалил ей желчный пузырь, вылечил рефлюкс и отрегулировал работу кишечника, но Элеанор Шоу не почувствовала облегчения. В момент божественного озарения Руни задал ей деликатный вопрос, который не приходилось задавать беднякам, чья сексуальная жизнь никогда не страдала, несмотря на болезни и лишения: «Миссис Шоу, возможно, супружеское ложе перестало вас привлекать в последние годы? Или даже вызывает болезненные ощущения?» На его певучие шведские интонации невозможно было обижаться. «Элеанор, — могу я вас так называть? — эти органы жизненно важны для организма и не могут ржаветь без тяжелых последствий». Руни догадался, что проблема в недостатке смазки, а вовсе не в недостатке либидо. Он выдал ей тридцать две унции защитной маслянистой жидкости и прописал шестнадцать унций свежего пальмового вина — которое должно настаиваться не меньше восемнадцати часов, чтобы обрести нужную крепость, — с максимальным усердием растолковав, какое снадобье для какого отверстия предназначено. Муж Элеанор, мистер Бенедикт Шоу, был советником махараджи Кочина и главой крупного британского торгового концерна. Вмешательство Руни в личную жизнь его супруги оказалось столь успешным, что благодарный Бенедикт Шоу поручил своему торговому дому отремонтировать старый голландский особняк, реконструировав его в лечебницу для доктора Руни, с полноценной операционной, отделением на десять коек и амбулаторией. Случай миссис Шоу стал превосходным подтверждением того, как благотворно влияет на всю семью правильное лечение и как единственный пациент может изменить судьбу врача.