Завет воды

Большая Аммачи невольно ревнует. Оставив попытки научиться плавать, сын словно в отместку направил свое любопытство на изучение всего прочего в этом мире. Его жажда знаний давно уже превзошла все, что мог предложить мальчику Парамбиль. Да и школы хватало еле-еле. Коши саар, несомненно, более образованный, повидавший мир человек, чем школьные учителя Филипоса. Мать видит, как ее голодающий сын получает пищу, но не из ее рук.

— Ему нужно будет платить?

— Регулярными поставками моих чернил «Медная Река Парамбиля», — гордо объявляет Филипос.

— Аах, — довольно усмехается Одат-коччамма. — Только не рассказывай ему, что ты добавляешь в эти чернила, мой тебе совет.

На следующей неделе Филипос возвращается еще более воодушевленный.

— Аммачи, он может цитировать наизусть целые страницы из этой книги! «Не думай» — это у меня одиннадцатая заповедь, а двенадцатая: «Спи, когда спится»[140].

Подобного рода знания ее как раз тревожат.

— И что с того, что он помнит ту книгу. Одат-коччамма может рассказать наизусть целиком Евангелие от Иоанна, хотя даже не читала его. В былые времена так ведь и учились, верно? — обращается она к старушке, пытаясь защитить ту единственную книгу, которую Филипосу надо бы выучить. Но та с нетерпением ждет, что еще расскажет мальчик.

— Саар задал мне только один вопрос: «Кто рассказывает эту историю?» Ответ: Измаил! Об этом сказано в первой же строке. Измаил — «рассказчик». Я точно знаю, что мой английский станет лучше, потому что он не позволяет мне ни слова произнести на малаялам.

Следующие несколько недель семья собирается слушать заданные Филипосу страницы «Моби Дика» в его переводе и пересказе. Когда он говорит: «Уж лучше спать с трезвым каннибалом, чем с пьяным христианином», все дружно хохочут. Большая Аммачи шокирована этой историей, но одновременно и зачарована. Однажды утром, как только Филипос уходит в школу, она решает еще раз внимательно рассмотреть иллюстрацию с татуированным дикарем, Квикегом. Но в комнате сына обнаруживает склонившихся над книжкой Одат-коччамму и Малютку Мол.

— Он пулайан, этот Квик-ашин![141] — восклицает Одат-коччамма. — Кто еще видит свою судьбу в игральных костях? Кто другой будет мастерить собственный гроб? Помнишь, как Павлос-пулайан думал, будто ему в спину вцепился дьявол? И все никак не мог от него избавиться. В конце концов заполз в щель в скале, такую узкую, что дьявол не смог пролезть следом…

— И содрал половину кожи, и чуть не умер от укусов муравьев, — продолжает Большая Аммачи.

— Аах, но вылез-то он с улыбкой! Дьявол был изгнан.

До сих пор годы в Парамбиле отмеряли Пасхой и Рождеством, рождениями и смертями, наводнениями и засухами. Но 1933-й стал годом «Моби Дика». На середине книги Большая Аммачи попросила Филипоса спросить у Коши саара, не выдумка ли весь этот «Моби Дик».

— Это занимательно. Но, может, это одна большая ложь? Спроси его.

Коши саар ответил очень возмущенно:

— Это художественная литература! Художественная литература — это великая ложь, которая рассказывает правду о том, как устроен этот мир!

Муссон, как и положено, пришел в Траванкор ровно в тот момент, когда утонул «Пекод». В Парамбиле не замечают дождя, барабанящего по крыше, потому что гроб Квикега стал спасательным кругом для Измаила, а самого Квикега последний раз видели цепляющимся за мачту. При свете лампы четыре головы склоняются над книгой, которую может читать только одна.

— Спаси Господь их души, — шепчет Одат-коччамма, когда все заканчивается, Малютка Мол печальна, а Большая Аммачи осеняет себя крестным знамением.

Она успела полюбить Квикега. И думает про Самуэля: как это слово, «пулайан», унижает его, когда на самом деле он, как Квикег, лучше почти всех известных ей людей. Сердце Самуэля исполнено великодушия, он трудолюбив и всегда стремится выполнить работу как можно лучше — такие качества не помешали бы, к примеру, близнецам, Джорджи и Ранджану. Она больше не чувствует себя виноватой, что оказалась в плену этой лжи-которая-рассказывает-правду, этого «Моби Дика».

— Коши саар не верит в Бога, — признается вечером Филипос, вернувшись с урока с новой книгой.

Он явно держал в тайне атеизм своего наставника, пока они не закончили «Моби Дика». Сын выглядит виноватым и боится, что мать прекратит его визиты к учителю, но зато он облегчил совесть.

Мать же с жадным нетерпением глядит на новую книгу в его руках, «Большие надежды» — роман, который задаст тон их 1934 году, как «Моби Дик» определил 1933-й.

— Ну, Коши саар, может, и не верит в Бога, но хорошо, что Бог верит в этого старика. Иначе зачем бы Он послал его тебе на пути?

глава 29 Утренние чудеса

1936, Парамбиль

День выдался ненастный, Большая Аммачи полна дурных предчувствий, отправляя сына в школу в рассветной тьме. В сонных понурых плечах ни малейшего намека на стать его отца. Сын более хрупок — скорее тростинка, чем ствол дерева.

— Аммачи? — доносится голос из-за спины, где заворочалась дочь.