Заветные поляны

Я плыл к тебе через широкий омут. И вдруг пришла озорная мысль, закричал: «То-о-ну-у!» И ты прыгнула с обрыва, забыв о том, что нельзя нырять в незнакомом месте. Все обошлось, к нашему счастью. Я виновато утешал тебя. И ты наконец все поняла и простила. Мы сидели в темноте у спокойного костра и так нужны были друг другу.

…За окном куражится метель. Мой дом, призналась ты, часто тебе снится почему-то. Но ты не видела его, не знаешь, как живут солдаты… Все будет хорошо. Мое окно синими расписано цветами. Таких цветов нигде и никогда не видел я…»

— Молодые! — облегченно вздохнув, сказала Анна Петровна и снова улыбнулась. — Весь секрет в этом, Наталья Ивановна. А моя Леночка вчера слезами обливалась, как письмо получила. Плачет, горюет: «Мама, ой, мама, он подшучивает надо мной, издевается, как старухе написал». Молодые, — мечтательно повторила она.

— У нас самих-то, у нас головы разве не кружились. Всякое бывало. И с синими цветами бывало, — спокойно рассуждала теперь Наталья. — Ну, спасибо тебе, Анна Петровна, прояснила, утешила.

— Давай-ка, на радости чайку попьем.

И чаевничали они до тех пор, пока не пришла из школы Леночка. Глядела на нее Наталья придирчивым взглядом и отмечала про себя: «Ладная, статная, грамотная, умная у Анны Петровны дочь».

Мороз позванивал в окнах. Лена, закутавшись в пуховый платок, смотрела на синие, подаренные морозом цветы, они расцветали на всех окнах…

«Ишь, притихла, — думала Наталья. — На цветы глядит. Любит и, видно, ждать будет моего-то сыночка».

Под шум сосен

То взгорья, то низины, то пестрые перелески, рассеивающие листву, то густо-зеленые озимые поля, разделенные глубокими оврагами, в которых белесыми копнами стоят вербные кусты. Анатолий видел все это будто бы впервые и потому медленная езда не утомляла его. Машина то весело пела, то ревела изо всех сил, карабкаясь в глинистую гору, кренилась с одной стороны на другую. Шофер хладнокровно выкручивал баранку, трудные дороги — по всему было видать — ему привычны, лишь иногда он облегченно откидывался на сиденье, а большую часть времени напряженно вглядывался сквозь желтое заплаканное стекло. «Хотя и знаешь тут все рытвины колеи, всякий раз кажется, что под жиделью пропасть».

— Шоферишь-то давно? — по свойски спросил Анатолий.

— Давно. В леспромхозе шестой год. Каждый день в любую непогоду езжу, на трехоску вся надежда. А ты в гости аль по делу?

— Дела-ааа…

Шофера, видимо, не удовлетворил ответ, он показал взглядом на ружье и патронташ:

— На охоту, значит. Теперь не ленятся, в наши края аж из Москвы доступают. А ты чего-то без собаки?

— Какой из меня охотник. Так, ношу ружье по привычке. Кроме зайца да утки и не брал ничего.

— Сначала утку, потом… голубку… хо-хо-хо… Вот и будет хорошо.

— Охота, охота — страсть моя, — отговаривается Анатолий. — Кому что.

— Утки у нас мало водятся, а голубки есть, конечно. Лесной поселок — не подходящее место вроде бы для хороших бабенок, а вот имеются. К некоторым, правда, наведываются залетные соколы, сманить голубок норовят, златые горы обещают. Совсем недавно одного по такому же делу вез. Не получилось у него ничего, хоть и законным мужем раньше назывался.

— Бывает. Другого полюбила или еще что?

— Не-ет… Тут особь статья, тут сразу не поймешь… А ты, гляди-гляди, заяц! А ну, припугнем косого!

Шофер нахлобучил до самых бровей старенькую затертую кепку, резко переключил передачу. Но машина с воем засвистела на месте. А заяц, пегий такой, клочковатый, неприглядный, то поковыляет немного, то сядет и передними лапками друг о друга колотит, словно греется. Шофер выключил мотор, выскочил из кабины и побежал по вязкому полю, азартно выкрикивая: «Держи его! Держи! Тррр!» Заяц, не меняя курса, неторопливо приближался к ольховому перелеску.

— Вот напугал косого. — Шофер околотил грязь с сапог о подножку, устало влез в кабину. — А ты чего ж и за ружье даже не схватился? Тоже охотник. Правда, за голубками ты, видать, больше ударяешь. — Он помолчал и стал рассказывать:

— Помню, сюда первый раз ехал, когда еще только дорогу прорубили. Славную девушку вез. На опушке попросила остановиться. Цветы рвала. Говорю ей: «Не боишься? Тут медведи стадами ходят». — «Не боюсь», — говорит. А сама — в машину. И, понимаешь, медведь-то, как приглашенный, и выскочи на дорогу! Вскрикнула пассажирка да за меня и нырнула, лежит бездыханная. Долго выглянуть не решалась. А я полюбовался на бурого Мишку. Силен… И с виду ленивый, неповоротливый. Ей говорю, гляди, пока есть возможность. Какое там… Настрахалась неглядючи. Перед поселком только в себя пришла… «Извините», — сказала. Леной назвалась… Запомнилась она мне. Как в этот поселок командируют, вспоминаю и, признаться, надеюсь увидеть.

— Лена… Маленькая такая, курносенькая, с веснушками?

— Да, вздироносенькая… Это, наверно, оттого, что с характером она… А что, сохнешь по такой?

— Нет. Сестренка двоюродная где-то в этих краях была на практике. Тоже курносая, — отговорился Анатолий.