Заветные сказки

Но Марк (2:14) с Лукой (5:27,28) пишут, что подати собирал не Матфей, а Левий Алфеев, который потом, вероятно, волей гусиного пера, а то и какого другого пишущего инструмента, благополучно превратился в Матфея самим Матфеем же либо писавшим евангелие за Матфея. А у Иоанна процессу избрания учеников внимание не очень уделено. Да и правильно, что там разглагольствовать. Иоанну-то, этому особенному из летописцев, пришлось бы как-то обосновать божественное появление Иуды Искариота. А вопрос был, конечно, интересный. Очень хотелось бы знать, что думал (и думал ли) про это Иоанн. Но он решил своих мыслей на этот счёт не высказывать. Да и насчёт других учеников он как-то скромно умолчал. Даже себя с братом назвал всего лишь только сыновьями Зеведеевыми. Иуду упомянул практически только в день предательства. О Фоме сказал только в день доказательства Иисуса о Своём распятии на кресте. В самом начале 21-й главы (стих 1) говорит о семи учениках, но ленится назвать всех их поимённо, хотя и вряд ли это было трудно сделать, дописать ещё два имени:

«После того опять явился Иисус ученикам Своим при море Тивериадском. Явился же так: были вместе Симон Пётр, и Фома, называемый Близнец, и Нафанаил из Каны Галилейской, и сыновья Зеведеевы, и двое других из учеников Его».

Или дальше (21:8):

«А другие ученики приплыли в лодке, – ибо не далеко были от земли, локтей около двухсот, – таща сеть с рыбою».

О двухстах локтях сказать можно, а вот кто из других из учеников приплыл – молчок. Жалел, вероятно, писца-Прохора, как бы его рука не устала. Но о себе Иоанн (будем пока считать, что сам, потому что это его Евангелие) отозвался однозначно, как самый любимый из учеников Иисуса (21:20,24):

«Пётр же, обратившись, видит идущего за ним ученика, которого любил Иисус, и который на вечери, прислонившись к груди Его, сказал: Господи! Кто предаст Тебя? … Сей ученик и свидетельствует о сём и написал сие; и знаем, что истинно свидетельство его».

Сам Иоанн, понятно, таких слов сказать о себе не мог. Это мог говорить и записать о нём посторонний человек. Ученик он Иоанна или нет, неважно, но другой человек.

Здесь же приводится чудо исцеления расслабленного (аналогично и у Луки в главе 5, стих 18), весьма почитаемое в церковной службе. Даже такая и неделя есть: неделя о расслабленном. (Расслабленный – это парализованный.) У Луки и у Марка (2:3,4), пожалуй, это даётся посильнее (приводится по Марку):

«И пришли к Нему с расслабленным, которого несли четверо; и, не имея возможности приблизиться к Нему за многолюдством, раскрыли кровлю дома, где Он находился, и, прокопавши её, спустили постель, на которой лежал расслабленный».

Здорово, да? Никто не расступился из присутствующих, чтобы доставить к Врачу тело расслабленного. Пришлось даже для этого ломать чужую крышу, Бог с ней – не своя же! А Иисус, понятно, в соответствии со Своими способностями, знал о происходящем, но не вмешался, допустил разорение крыши, хотя мог бы и на расстоянии сделать случившееся потом, то есть исцеление этого больного. Ведь чтобы Богу исцелить больного, не обязательно к нему прикасаться, а тем более – плевать на него, как это часто делал Иисус.

Излечивал Иисус в нём (в городе) направо-налево, всех, кто к Нему приходил: дочь одного начальника, женщину через прикосновение, двух слепых, немого бесноватого. Но Он был скромный, стеснительный. Просил Он их, чтобы об этом никому не рассказывали. Строго просил:

«И Иисус строго сказал им: смотрите, чтобы никто не узнал».

Или у Марка (3:12):

«Но Он строго запрещал им, чтобы не делали Его известным».

Но где там! Они тут же всем и разболтали:

«А они вышедши разгласили о Нём по всей земле той».

Уловка известная. Доверь тайну многим. Понятно, что все скоро и узнают. А Иисус не наказал их за разглашение этой тайны, не стал их ослеплять. Слава Ему!