Заветный ковчег Гумилева

– Спасибо. Значит, Ариадна Федоровна все-таки была в Париже! – Маша не верила в такую невероятную удачу.

– Да, ты все прочтешь.

– А как Жозефина отнеслась к тому, что ты сделал для меня фотокопии? – не удержалась Маша.

Вадим покраснел.

– Я сказал, что это нужно одной моей знакомой, которая разыскивает Ариадну Бориславскую. Она не возражала. – Он бросил взгляд на часы. – Мне пора.

– Да-да, я тоже спешу. – Маша первой встала из-за стола. – Спасибо за информацию. Это для меня очень важно.

– Я это помню.

Вадим явственно смутился, но, гордо подняв подбородок, проговорил:

– Кстати, я, возможно, в скором времени перееду во Францию – работать.

– И в этом тебе поможет Жозефина? – поинтересовалась Маша.

– Возможно, – ответил он после недолгой паузы.

Маша посмотрела на него внимательней. Под ее взглядом он даже как-то съежился и словно стал меньше ростом. И в эту самую минуту к Маше пришло прозрение. Она увидела Вадима таким, каким он был всегда, просто раньше она в нем этого не замечала, так как смотрела влюбленными глазами. Она увидела его мелочность, придирчивость, бешеное честолюбие и карьеризм. Он всегда ревновал к Машиным успехам и хотел быть впереди. И когда на горизонте замаячила возможность сделать карьеру во Франции, выйти на другой уровень – он ухватился за это. Наверное, Маша для него теперь – ступенька вниз. Поэтому он и отрекся от нее, мысленно видя себя в будущем профессором Сорбонны. Что ж, по-своему он честен: Вадим выстраивал себе карьеру в будущем, оставляя ее, Машу, за чертой прошлого.

– Да, кстати, мою статью берут в один заграничный журнал, – с улыбкой сказала Маша, прежде чем уйти. – Он входит в систему скопус. Но все подробности потом.

Вадим нахмурился. Опубликоваться в зарубежном издании было его большой мечтой.

– Поздравляю! – буркнул он.

– Спасибо. Пока.

Маша не вышла, а буквально выпорхнула из кафе, очень довольная собой. Похоже, она утерла нос Вадиму. Он ожидал, что она будет морально раздавлена, потеряна и удручена. Вместо этого увидел успешную молодую женщину, полную сил, прекрасно живущую и без него.

«Психологи правы, – подумала Маша. – Ничто не вводит мужиков в ступор так, как факт, что по тебе не сохнут и не тоскуют, а перешагнули через тебя и пошли дальше своей дорогой».

Настроение улучшилось, хотелось улыбаться, чего в последнее время она за собой не замечала. Внезапно в голову пришла одна мысль. В сумке у нее лежал ноутбук. Можно было не торопиться домой, а изучить материал, который привез Вадим, немедленно, устроившись в каком-нибудь кафе. Симпатичное кафе нашлось неподалеку. Уютный диванчик в углу предлагал расположиться на нем и спокойно заняться своими делами.

Маша села за столик, заказала зеленый чай и десерт и достала ноутбук. Включила его, вставила флешку. И принялась за чтение.

Париж. 1928 год

Серж уехал, мне было тоскливо и грустно. Надин с утра капризничала и не хотела есть кашу, когда же я назвала ее маленькой упрямицей, расплакалась. Потом расплакалась и я. Я прекрасно понимаю, что в воспитании ребенка мне не хватает твердости. Я слишком мягка, и, кажется, это уже приносит свои неблагоприятные плоды. У Надин может развиться чувство своеволия и безнаказанности.

Правда, через несколько минут я пришла к ней в комнату, поцеловала, дала яблоко и сказала, что кашу надо все-таки съесть, это сделает ее крепкой и сильной, и она сможет поехать с нами на лето к морю.

Надин сидела нахмуренная, потом взяла яблоко и прижалась ко мне.

– Мамочка, я съем кашу, только не сердись. – И вновь расплакалась.

Расплакалась вместе с ней и я. Зачем я мучаю ребенка? Если не хочет, пусть не ест. Боже, как мне не хватает матушкиных советов! Уж она-то бы направила меня на путь истинный. Но мамы с папой больше нет, и я до сих пор не могу в это поверить…

Ближе к вечеру я почувствовала странное беспокойство, словно что-то должно произойти. Я не могла оставаться дома, мне хотелось пройтись по городу. Я оставила Надин с няней и вышла на улицу.

Стоял май – беспокойный месяц. В мае меня всегда охватывала странная тоска, может быть, потому что в мае я чуть не погибла в детстве и эти переживания накладывались на подсознание? Мне было лет семь, май выдался очень теплый, мы купались, и я едва не утонула.

В мае я часто плакала без причины, много бродила по улицам, сторонилась людей – мне хотелось побыть одной. А на этот раз, наоборот, меня охватило желание побыть среди людей, шума, с кем-нибудь пообщаться, отвлечься от своих мыслей… От грустных мыслей об умерших родителях, о друзьях и родственниках, оставшихся в России…

Я вышла на рю Пигаль и решила зайти в кафе. В кафе было многолюдно, все столики оказались заняты. Я хотела было уйти, но заметила, что за угловым столиком сидит одна девушка. Я подошла к ней, спросила, свободно ли место. Девушка посмотрела на меня и сказала на чистейшем русском языке:

– Да, свободно. Я рада встретить свою соотечественницу.