Заветы

Одним из тех, кого ликвидировали на Причастике, был стоматолог доктор Гроув, некогда Беккин отец, приговоренный к смерти за изнасилование Тетки Элизабет. Ну, или почти изнасилование: я и сама с ним сталкивалась, так что мне было все равно. Как ни жаль признавать, я была рада, что его покарали.

С Беккой все было иначе. Доктор Гроув постыдно обходился с нею, когда она была маленькой, и простить его за это я была не в силах, а вот сама она была готова. Она была милосерднее меня – я восхищалась, но подражать ей не могла.

Когда доктора Гроува на Причастике разорвали на куски, Бекка упала в обморок. Кое-кто из Теток списал это на дочернюю любовь – доктор Гроув был злодей, но все же мужчина, и высокопоставленный мужчина. Вдобавок он был отцом, и послушной дочери надлежало его почитать. Но я-то знала: Бекка винила себя в его смерти. Она считала, что нельзя было рассказывать мне о его преступлениях. Я заверяла ее, что никому ее тайны не выдала, и она отвечала, что не сомневается во мне, но, должно быть, Тетка Лидия все равно как-то узнала. Так Тетки и прибирают власть к рукам: они все узнают. Все, о чем ни за что нельзя говорить.

Мы с Беккой вернулись с Причастики. Я заварила Бекке чаю и посоветовала прилечь – она еще была бледна, – но она сказала, что пришла в себя и все будет хорошо. Мы приступили к вечерним библейским занятиям, а спустя некоторое время в дверь постучали.

К нашему удивлению, на пороге стояла Тетка Лидия, а с ней новенькая Агата.

– Тетка Виктория, Тетка Иммортель, вы избраны для особой миссии, – сообщила Тетка Лидия. – К вам приписали нашу новейшую Жемчужину Агату. Она будет жить в третьей спальне – я так понимаю, там сейчас пусто. Ваша задача – всячески Агате помогать, объяснять ей наш уклад и служение Галааду. Вам хватит простыней и полотенец? Если нет, я пошлю, вам принесут еще.

– Да, Тетка Лидия, хвала, – сказала я.

Бекка повторила за мной. Агата нам улыбнулась – и умудрилась смешать в этой улыбке неуверенность и упрямство. Агата не походила на заурядную новообращенную из-за границы: как правило, они пришибленные либо рьяные.

– Добро пожаловать, – сказала я Агате. – Заходи, прошу.

– О’кей, – ответила она.

И переступила порог. Сердце у меня оборвалось: я уже поняла, что девять лет нашей с Беккой как будто безмятежной жизни в Ардуа-холле подошли к концу – грядут перемены, хотя я еще не постигала, сколь они будут мучительны.

Я сказала, что жизнь наша была безмятежна, но это, пожалуй, не совсем то слово. Она была упорядоченной, это да, хотя и несколько монотонной. Наше время было занято, но, странным образом, вроде бы не шло вперед. Меня приняли в Послушницы в четырнадцать лет, и с тех пор я, конечно, выросла, но не ощущала, будто сильно повзрослела. И у Бекки то же самое: мы словно застыли; законсервировались, как во льду.

Основательницы и старшие Тетки были очерчены резко. Все эти женщины формировались в догалаадскую эпоху, им на долю достались труды, от которых мы были избавлены, – если мягкость в них и была, эти труды отшлифовали ее и заточили до остроты. А нам не выпадало таких испытаний. Мы жили под защитой, мы не сталкивались с жестокостью бескрайнего мира. Мы пользовались благами, которые нашим предшественницам стоили жертв. Нам об этом беспрестанно напоминали и требовали благодарности. Но ведь трудно благодарить за отсутствие неведомо чего. Боюсь, мы не постигали в полной мере, до какой степени поколение Тетки Лидии закалилось в огне. Эти женщины умели быть безжалостными – не то что мы.

48

Хотя мне и чудилось, будто время стоит на месте, я, конечно, менялась. Я уже не была той, кто впервые вошла в Ардуа-холл. Я стала женщиной, пускай и неопытной; тогда я была ребенком.

– Я ужасно рада, что Тетки тебя оставили, – сказала Бекка в тот первый день. И обратила на меня застенчивый взор.

– Я тоже рада.

– Я в школе всегда тобой восхищалась. И не только потому, что у вас было три Марфы и семья Командора, – сказала она. – Ты лгала меньше других. И была ко мне добра.

– Не очень-то я была добра.

– Добрее остальных, – сказала она.

Тетка Лидия позволила мне поселиться в той же квартире, где жила Бекка. Ардуа-холл был разделен на много квартир; на нашей была буква «В» и девиз Ардуа-холла: Per Ardua Cum Estrus.

– Это значит «через родовые муки с женским репродуктивным циклом», – сказала Бекка.

– Тут правда столько слов?

– Тут на латыни. На латыни красивее.

Я спросила:

– Что такое латынь?

Бекка сказала, что это стародавний язык, на котором уже никто не говорит, но девизы на нем пишут по-прежнему. Например, раньше у всего, что внутри Стены, был девиз Veritas – на латыни это значит «истина»[61]. Но потом слово вырубили из камня и закрасили.

– А как ты узнала? – спросила я. – Если больше нет слова?

– В Библиотеке Хильдегарды, – ответила Бекка. – Она только для Теток.

– Что такое библиотека?

– Это где хранят книги. Там их целые залы.

– Они греховные? – спросила я. – Эти книги?

В воображении мне предстал целый зал, битком набитый взрывчаткой.