Зависимые

Первый раз Кирилл убежал из дома первого сентября. День этот не задался с самого утра. Сначала его, разряженного как клоуна, повели на линейку в школу, а потом, вечером, когда он вернулся с прогулки, мама сказала:

— Сынок, иди ко мне. Садись рядышком.

Она сидела за кухонным столом в халате и фартуке. На плите стояла кастрюля с недоваренным супом, пахло грибами. Запотевшее окно застыло в ожидании, когда на нем появится какой-нибудь рисунок. Кирилл подошел к маме и увидел слезы на щеках. Стало страшно.

— Обними маму, — сказала она. — Мы теперь остались с тобой одни.

— Мам, у папы смена только через неделю, ты же сама говорила!

— Папа ушел.

В руках у нее было полотенце, которым она водила по столу.

— Куда ушел?

— От нас, — ответила она и опустила голову.

Нос учуял запах сигарет. Пахло от мамы. Розовые ногти на руках наполовину содраны — маленькие белые пятнышки, прямо как у него.

Кирилл налил воды, ударившись, как обычно, головой о газовую колонку, и сел напротив мамы.

— Мам, а можно мне к Сереге?

Она смотрела на него и молчала.

Кирилл допил воду, встал и побежал.

Пыль поднималась при каждом ударе кроссовок об асфальт. Дорога вела к кладбищу: отец говорил, что покойники, которых по ней везут, должны просыпаться в гробах — столько там было ям. Кирилл не переобулся после линейки, чтобы похвастаться новыми «адидасами» перед Серегой, и мама потом будет сильно расстраиваться, что кроссовки развалятся уже к середине месяца. Во время их покупки она не предполагала, что сын пробежит в них три улицы по пыльной дороге, потом пойдет на заброшенную стройку, полезет на крышу и спрыгнет с нее прямо в грязь, да еще и поцарапает носок правой кроссовки о кусок стекла, который чудом не проткнул ему ногу. Но, когда поздно ночью Кирилл вернется домой, мама не обратит внимание на кроссовки.

Бежал он без цели, только чтобы не думать о маминых словах. У многих его друзей отцов не было. Они или уезжали на заработки и не возвращались, или спивались и, как призраки, шатались по дворам в поисках собутыльников. Но его отец был другим. Он не мог. На заброшенной стройке было тихо, и тишина эта пугала. Чтобы отвлечься, Кирилл начал рисовать на стене куском красного кирпича: штукатурка осыпалась — и папина «Нива», которую он пытался нарисовать, осталась без крыши и выхлопной трубы.

Второго сентября в школу Кирилл не пошел. Когда он выглянул из комнаты — нестерпимо хотелось в туалет, — мама стояла в коридоре и протирала пыль с зеркала. Лицо в отражении показалось ему чужим: это была не его мама, а бледная версия мамы, с синяками под глазами и почти белыми бровями. Она строго посмотрела, ему стало стыдно. В туалете он просидел полчаса, а когда вышел, мама обняла его и сказала, чтобы он больше никогда не убегал из дома.

Школьный психолог, она же учительница биологии у старшеклассников, каждый день ждала Кирилла после уроков в своем кабинете — тогда она была для него единственным человеком, который его ждал. Кабинет был большой, а сама она маленькая, коротко стриженная, похожая скорее на подростка, чем на психолога. Мама объяснила, что психолог поможет ему, а еще, что ему повезло: школьные психологи только недавно начали работать в школах и принимали детей только в экстренных случаях. На первой встрече, когда Кирилл развалился в кресле и наблюдал в открытое окно, как девочки играют в классики, она сказала:

— Кирилл, если твой папа ушел из семьи, это не значит, что он тебя больше не любит. Это значит, что он, может быть, больше не любит твою маму.

Мальчик отвел взгляд от окна и уставился на психолога. С минуту молчал, а потом встал и сказал:

— А вы-то откуда знаете?

Во второй раз, когда он пришел к психологу, только чтобы не идти домой, он целый час просидел молча. Психолог оставила ему номер телефона, чтобы он мог в любой момент ей позвонить, и, выйдя на улицу, Кирилл сделал из листочка с номером самолетик и запустил его в дерево. Он ведь не псих какой-то! Мама сама ему все расскажет. Но мама молчала.

Скоро Кирилл нашел бонусы своего нового положения. Мама разрешала не ходить в школу, потому что боялась за него. Серега мог оставаться у него до девяти, да еще и телевизор можно было смотреть хоть до утра. Кирилл знал, что папа скоро вернется, потому что он часто уезжал на смену — и всегда возвращался, и, даже если теперь папа разлюбил маму, он вернется за ним. Может, они вместе поедут в Норильск, и папа покатает его на «КамАЗе». А может, они даже поедут на море, как прошлым летом, к папиному брату, у которого есть овчарка по кличке Рекс. Но в середине ноября, когда в школу официально разрешили не ходить из-за сорокаградусных морозов, пришел не папа.

На пороге стоял мужчина с черной спортивной сумкой в руках. Был он совсем маленького роста, ниже мамы, но занял собой весь дверной проем. Когда он снял заснеженную норковую ушанку, Кирилл увидел, что уши у него огромные и красные.

Мама сказала, что это дядя Вадим, и тот поздоровался:

— Привет, малец!

Холодные руки Вадима потянулись к рукам Кирилла — он развернулся и ушел в комнату.