Зависимые

Кирилл тихо обулся, вышел из квартиры и пошел мимо гаражей в сторону дороги, подальше от людей, которым не было до него дела. Лай собак, грохот машин, свист ветра. Ему хотелось не быть там, где он находился, исчезнуть, запрыгнуть в кузов одной из этих машин и ехать, ехать — не важно куда, только бы подальше отсюда.

Руки, сжатые в кулаки в карманах, мерзли: он забыл у Сереги дома перчатки. На глазах выступили слезы, и он пожалел, что выбросил плеер, потому что сейчас бы ему очень помог голос Цоя в наушниках.

Скорее бы наступила ночь. Он не будет спать — он будет смотреть на звезды и спрашивать их: почему все так? Он спрячется там, где его никто не найдет. Спрячется даже от самого себя, станет невидимкой, будет бродить по городу и сдергивать с прохожих их перчатки, чтобы согреть заледеневшие руки.

Что сейчас делает мама? Как она одета и какого цвета у нее губы? Почему она не ищет его, почему в этом заброшенном сарае так холодно?

Забившись в угол, Кирилл дрожал и плакал.

Новая квартира, куда они через месяц переехали с мамой и Вадимом, больше походила на областной музей: в ней было три комнаты и длинная лоджия, ванная с горячей водой и туалет без огромной трубы над унитазом. На полу не было привычного линолеума, а был паркет, по которому можно было скользить в шерстяных носках, как по катку на коньках.

В начале декабря они даже не включали газ, чтобы согреться, да и спали под тонкими одеялами, без носков. Дом был восьмиэтажный, и они жили на самом высоком этаже, поднимаясь туда на новеньком голубом лифте, где не было ни одной неприличной надписи.

В комнате Кирилла стояли не только кровать и письменный стол, но и его собственный цветной телевизор с видеомагнитофоном и приставкой «Денди», большой книжный шкаф и спортивный уголок с красным матом, доской для отжиманий и турником. В такую комнату можно было позвать разом всех одноклассников — и никто не будет жаться к батарее из-за отсутствия места.

Довольная мама с новой прической каре, стоя в дверном проеме, смотрела, с каким трепетом Кирилл гладит телевизор и крутит глобус. Она давно не видела, чтобы мальчик так улыбался — искренне, по-детски. Ямочки на его щеках были такие же, как у отца, и вечно взъерошенные волосы тоже не поддавались ни одной расческе.

Когда Кирилл все пощупал, он сел на кровать и сказал:

— А можно вечером позвать Серегу поиграть в «Танчики»?

Мама улыбнулась:

— Конечно, позови. Вадик торт купил. Телефон ты уже видел? Он без провода, можешь брать трубку прямо сюда и разговаривать сколько хочешь. А завтра тебе и компьютер привезут.

Мама вышла и вернулась с белой телефонной трубкой, на которой были кнопки.

Кирилл вопросительно посмотрел на маму, а потом быстро набрал номер:

— Алло, Серый! Здарова! Прикинь, у меня теперь есть «Денди»! Приходи вечером в гости. — Он перевел взгляд на маму. — Мам, а какой у нас адрес?

— Скажи, что Вадик заедет за ним в пять.

— Вадим заедет за тобой в пять.

О работе Вадима дома никогда не говорили. Бабушка с дедом называли его бандитом.

Кто такой бандит, Кирилл знал из фильмов. Вадим не был похож на бандита: невысокий и толстый, он даже пистолета с собой не носил. Но домой он всегда возвращался ночью, и они с мамой шептались о чем-то в спальне. Иногда он дома не ночевал.

Пару раз, подвозя Кирилла до школы, Вадим говорил по телефону не по-русски, но и не по-английски тоже, а других языков Кирилл не знал. С Вадимом он общался только по делу, и, хоть ему и было интересно, чем тот занимается и кому звонит, он никогда не спрашивал. Чем меньше они разговаривали, тем проще им было не сближаться.

Кириллу нравилась эта история: мама вышла замуж за богатого Вадима, чтобы он купил ей новую квартиру и много всего, а потом мама от него уйдет — и они снова останутся вдвоем. Будут объедаться чипсами с колой, смотреть фильмы по видику, реветь в один голос и листать журналы с красивыми женщинами на обложках.

Но прошел целый год, а Вадим не уходил. Зато начал пить. Пил раз в месяц: доставал бутылку коньяка из шкафа и выпивал всю. Если Кирилл в это время заходил на кухню, Вадим предлагал ему сесть рядом и протягивал стопку, от одного запаха которой Кирилла тошнило.

— А чего ты нос воротишь, Кирюха? — спрашивал Вадим, растягивая слова. Шея у него была красная и влажная. — Такая жизнь у меня. Да я не жалуюсь, устал просто. Ну, как там у тебя с отжиманиями? Или опять весь вечер с книжкой просидел? — Вадим смеялся и начинал икать.

Когда все ложились спать, Кирилл иногда заходил на кухню, открывал шкаф, где хранился коньяк и, если бутылка была уже открыта, нюхал содержимое. Как-то раз он даже попробовал коньяк на вкус — и потом залпом выпил два стакана воды.