Зависть

— Спасибо. — Пенелопа шла расслабленной походкой, опираясь на руку Грейсона. Изабелла наверняка отчаянно желала повернуть увенчанную белокурыми локонами голову, но гордость и правила приличия даже малейший жест такого рода признавали непристойным.

— Мне нужно вернуть тебе деньги.

Натянутая улыбка Пенелопы слегка потускнела.

— Деньги?

— Да.

— Разве они тебе больше не нужны?

— Нет.

В его голосе прозвучала незнакомая почти вдумчивая нотка, которую Пенелопа нашла загадочной и вместе с тем до боли неприятной. Но ей бы не понравилось сказанное им и вне зависимости от тона.

— Но почему, дорогой братец?

Они подошли к входу в малую гостиную, примыкавшую к обеденной зале. В комнате стояли клубные стулья, обитые бордовой тканью, и золотые вазы, в которых стояли стебли травы из пампасов. Внутри обитого дубовыми панелями пространства её семья, семья Генри, художник Лиспенард Брэдли и другие гости топтались по ковру из верблюжьей шерсти, попивая свои напитки. Джентльмены медленно брали за руки леди и провожали их в обеденный зал. Все они казались Пенелопе глупыми и никчемными, пока она не заметила кое-кого ещё.

— А она что здесь делает?

Диана Холланд вряд ли услышала её, поскольку сидела у камина рядом со своей тетей Эдит, единственной, кого могла пригласить в компаньонки, но подняла голову и посмотрела прямо в глаза Пенелопе. Она не улыбалась, а в глазах читался завуалированный вызов. Она была в бледно-зеленом платье цвета дыни, и Пенелопа отчетливо вспомнила, что во время осеннего сезона видела соперницу в нём не единожды.

— Я пригласил её, — сообщил Грейсон.

— О боже, зачем?

— Потому что ты просила меня… — Он замолчал и в его глазах появился мечтательный блеск. — И потому, что я начинаю думать, что влюбляюсь в неё.

Когда Пенелопа увидела его щенячий взгляд, то в полной мере ощутила глупость брата. Что в ней такого, в этой коротышке с буйной шевелюрой и ложной непорочностью? И почему вообще кто-то, особенно эти двое, любит её столь беззаветно?

Они больше не могли оставаться на пороге, и Грейсон потянул сестру вперед. Их руки, даже после его предательства, оставались сомкнутыми в локтях. О, если бы здесь не было её матери, рыщущей в поисках комплиментов их огромному дому, отца, бормочущего что-то, уткнувшись в стакан, и старшего Шунмейкера, критично разглядывающего обстановку гостиной! Тогда Пенелопа напомнила бы Грейсону, что он находится в безвыходном положении или настояла, что они заключили сделку, от которой он не может так просто отказаться. Но в комнате повисло монотонное гудение голосов людей, обменивающихся приветствиями, и Пенелопа нехотя раздвинула губы в улыбке благодарной дочери и новобрачной, устремившись вперед. Никогда прежде она не ненавидела слово «любовь» так, как в эти минуты.

Старый Шунмейкер, который только что приехал, с улыбкой на лице говорил что-то Диане, а Генри, замерев под руку с миссис Хейз, повернулся, чтобы посмотреть на это. Пенелопа сразу поняла, что его внимание приковано к беседующим, и из-за озвученных днем намерений Генри только ждал момента, когда у него получится заговорить с отцом. Генри повернул голову, чтобы видеть лучше, и свет ламп играл на его гладко выбритом горле. На этот раз в его чёрных глазах не крылось никакой загадки. То, как он смотрел на Диану, вызвало в Пенелопе страстное желание завизжать и бросить в него чем-нибудь. Как бы ей хотелось рвануться на другой конец комнаты и вырвать скромные ленты из волос Дианы! Она могла бы объявить при всех собравшихся, что эти Холланды со своей благородной бедностью и старомодными манерами на самом деле две развратные девицы: одна отдалась чужому мужу, а вторая весьма вероятно вынашивает ублюдка. Но вместе с растущей яростью к Пенелопе пришло идеальное решение, как выйти из положения.

Грейсон, как одержимый, пробивался через толпу разодетых гостей, но Пенелопа тоже ускорила шаг и весьма естественно шла рядом с ним. Она прошла вместе с братом к месту, на которое, казалось, устремились все взоры — туда, где стояла Диана.

— Мисс Диана, я польщен тем, что вы смогли прийти, — произнес Грейсон.

— Рада, что меня пригласили, — ответила она. Пенелопа отметила тон, каким были произнесены эти слова, и сделала вывод, что между её братом и Дианой существует какая-то тайна, известная только им двоим. Диана повернула голову и самодовольно улыбнулась Пенелопе. Если бы они оказались наедине, такая улыбка послужила бы приглашением к пощечине, но у Пенелопы была затея получше. Она больше не нуждалась в насилии и вместо этого сама улыбнулась маленькой дурочке, и подождала, пока Ратмилл, дворецкий, не появился в дверях обеденного зала с объявлением, что ужин подан.