Зависть богов (СИ)

— Вот этот. — Дэн показал серебристую штуковину, которую держал в руке. — Разве вы не замечали, что он его постоянно носит? Это не мозгоедовский комм, хотя работает на тех же частотах. Это комм с расширенными функциями.

— И что в нем такого… расширенного? — спросил капитан, взяв комм так настороженно, как будто это была бомба.

— На нем был записан последний приказ.

— Что?! — воскликнули все хором.

Дэн подождал немного и объяснил:

— Меня Корделия предупредила, когда Мартин ушел на яхту за вещами. У него на комме записан последний приказ. Она сама его записала. Аудиофайл. Он активируется при вводе секретного кода.

— Зачем? — ужаснулась Полина.

— Чтобы не попасть в лапы «DEX-company». Или к пиратам, которые могли бы его перепродать или сделать заложником. Мартин сам просил ее об этом.

— А мне почему не сказали?

Станислав Федотыч напоминал Цезаря, которого предал Брут.

Дэн мужественно встретил укоризненный взгляд капитана.

— Я слово дал. Да и не смогли бы вы притворяться, что ничего не знаете, Станислав Федотыч. Ни один человек не смог бы.

— Он прав, — согласился Вениамин Игнатьевич, выходя вперед.

Сделал два быстрых шага к Мартину.

— А ну-ка, голубчик, пошли со мной в медотсек. Знаю я, чем ваши киборгские разборки кончаются. И ты, Дэн.

Мартин поднял голову, окинул всех полным отчаяния взглядом, (зрачки расползлись едва ли не за радужку, на скуле — ссадина), и покачал головой.

Станислав Федотыч сунул в карман увесистый серебристый комм.

— Дурень, — сказал он тем самым тоном, каким некогда выяснял у Дэна в степянском лесу, почему тот не активировал маячок. — Она жива.

========== Глава 5. На войне как на войне ==========

Cogito ergo sum.*

Истина, сомнениям не подлежащая. Точка отсчета. Краеугольный камень. Мыслю, следовательно, живу. Где живу? Как? В комплекте или кое-какие части отсутствуют? Вопрос вторичен. Главное, что установлен факт присутствия. Она здесь. Жива.

Мерцающая точка сознания. Где она, эта точка? В парализованном теле? В куске плоти, утратившей очертания? В пустоте? А если… если она сейчас попробует сместить эту точку, и точка двинется свободно, беспрепятственно, как элементарная частица в пространстве? Нет ни височной кости, ни затылочной. Есть только искра сознания, вечная и неделимая. И блуждает эта искра по необъятной вселенной. От предположения, что это возможно, Корделия дернулась.

Тело! У нее есть тело. Кажется, со множеством повреждений. Зашитое в фиксирующий пластик. Но живое! И сознание не блуждает, не соперничает в скорости с фотоном. Заперто в клетке. Затаилось между висками. Корделия чуть качнула головой, желая спугнуть этот мыслящий сгусток, разогнать и распределить по телу. Она еще не знает, что с этим телом, насколько тяжелы последствия и все ли конечности в наличии. Мерцающая точка между бровями послушалась, зашевелилась, начала расширяться, делиться, исследовать. Осознавать границы. Они есть. По контуру человеческого тела. Вполне целого и дееспособного.

Корделия последовала за нитью присутствия до самой удаленной координаты — кончиков пальцев ног. Пошевелила — слушаются. Правда, с левой ногой фокус не удался. Затруднительно. Нога упрятана в негнущийся футляр. Импульс проходит, но палец тут же утыкается в пластиковый панцирь. Что-то с ней произошло, с этой ногой, что-то странное, неестественное. Она была вывернута или даже выломана, и опереться на нее было невозможно. Она складывалась, как поврежденный механизм. И когда это происходило, бросало в пот, тошнило и темнело в глазах. Потому что было больно. Больно было везде, одна боль накатывала на другую, перекрывая, как идущая навстречу волна. Это явление, кажется, называется интерференция. Взаимное увеличение или уменьшение амплитуды. В ее случае результатом стал шок. И она как будто ничего не чувствовала, потому что мозг, похоже, перегорел как древняя лампочка накаливания. Потому что если бы она что-то чувствовала, она бы не выбралась. Но она должна была выбраться, и потому она опиралась даже на эту вывернутую под странным углом ногу.

Сергей! Сергей погиб!

Корделия резко вздохнула и открыла глаза.

Приглушенный свет. Размытое, кремового цвета, небо. Да какое небо? Потолок больничной палаты. О, она узнает это запах. Запах медикаментов и дезинфектанта. Помнит. Ненавидит. Этот запах стал символом утраты, персонификацией горя. С тех пор она избегала больниц. Выбиралась оттуда всеми правдами и неправдами. Выползала, если сохраняла самую незначительную мобильность. Но тут она в ловушке. Отсюда ей не сбежать.

— Очнулась!

Это произнес женский голос справа. Корделия повернула голову. К ней тут же приблизилась высокая темнокожая женщина.

«Анжелина», мысленно констатировала Корделия, удивляясь быстроте, с какой осуществила идентификацию. «Выпускающий редактор музыкальных программ. Бывшая джазовая певица. Надо же, помню!

— Госпожа Корделия, как вы?

Второй женский голос. Более молодой. Светловолосая девушка с короткой толстой косой. Корделия вспомнила и ее. Кира Тиммонс, дочь Александра Гибульского. «И ее помню!» Но вместо ответа на вопрос тихо, сипло произнесла: