Зависть: теория социального поведения

Подобно Беатрисе Вебб, Симона де Бовуар в своих автобиографических текстах также описывает проблемы интеллектуала-социалиста, видящего, как его литературный успех высоко поднимает его над миром коллег. После долгих лет лишений она столкнулась с этой проблемой в 1945 г., когда ее спутник, Жан-Поль Сартр, с которым у них было общее хозяйство, достиг мировой славы. Когда она поняла, что теперь у Сартра всегда будет много денег, она пришла в ужас и подумала, что их долг состоит в том, чтобы потратить эти деньги на добрые дела. Но как? Ни ей, ни Сартру не хотелось превращаться в благотворительный фонд. Она попыталась тратить на себя настолько мало, насколько это было возможно, но в конце концов купила дорогой костюм для лекционного тура по США. В слезах она сказала Сартру: «Это первая уступка». Ее знакомые смеялись над ней. Тем не менее Симона де Бовуар «продолжала воображать… что можно было бы избежать соучастия в социальной несправедливости». Она рассказывает, что чувствовала себя виноватой и что лишь постепенно она и Сартр начали наслаждаться жизненными удовольствиями, например дорогими ресторанами, и ценить их. Их дискомфорт от такой косвенной эксплуатации масс становился все меньше и меньше.

Однако, Симоне де Бовуар не удалось решить вопрос, сколько социальной несправедливости может себе позволить успешный писатель-социалист. «С учетом всех обстоятельств, то, как я решала, следует ли мне позволить себе какие-то «уступки» и не позволить другие, было совершенно произвольным. Мне кажется, что для поведения человека в этой сфере невозможно выработать логические принципы»[442].

Артур Кестлер

В одном автобиографическом эссе Артур Кестлер описал свой опыт, аналогичный тому, о котором шла речь у Вудро Уайета и Симоны де Бовуар. Он, как и многие другие, стал коммунистом, потому что другие люди (богаче, чем он) не испытывали по поводу неравенства того чувства вины, которое всегда терзало его, когда он тратил деньги на самого себя:

«Хорошо понимая, что у нас нет денег, раздираемый жалостью к отцу [он был неудачливым изобретателем. – Г.Ш.]… я испытывал укол вины всегда, когда родители покупали мне книги или игрушки. Это продолжалось и позже, когда каждый костюм, купленный мной для себя, означал, что я смогу гораздо меньше обычного послать родителям. Одновременно у меня возникла сильная неприязнь к явно богатым людям – не потому, что они могли многое себе позволить (зависть играет в социальных конфликтах гораздо меньшую роль, чем обычно считают), но оттого, что они не испытывали при этом чувства вины. Таким образом, я спроецировал свои личные затруднения на структуру общества в целом».

К сожалению (для удобоваримости текстов современных социальных критиков), очень немногие из тех авторов, для которых решением их проблем стал социализм, достигли того уровня понимания, на которое оказался способен Кестлер[443].

Может ли рвение, с которым человек социалистических взглядов призывает к обществу, где, как он предполагает, все будет социально справедливым, проистекать в первую очередь из его потребности воплотить, по крайней мере применительно к обществу как абстракции, тот идеал, недостижимость которого в своей личной жизни он осознает, – идеал справедливого общества, в котором никто не будет вынужденно испытывать чувства вины перед завистью других к его неравному с ними положению?

Утверждение, что в зависти виноват тот, кому завидуют (и следовательно, собственность – это не только кража, но и зависть других людей), этот излюбленный тезис левых писателей, столь же лицемерно и, доведенное до своего логического заключения, столь же абсурдно, как и утверждение, что у завистливого человека никогда не бывает справедливых поводов для негодования. Однако нет такой формы человеческого существования, которая дала бы нам возможность освободиться от «вины», заключающейся в пробуждении чужой зависти. В этом источник того всеобщего, бессмысленного чувства вины, влияние которого в последние 100 лет было таким деструктивным и дезориентирующим. Угрызения совести (социальной совести) и наивное предположение о том, что в принципе возможно общество, которое либо было бы бесклассовым, либо не провоцировало бы зависть каким-то иным способом, несут ответственность за присоединение к левым движениям большого числа людей из средних и высших классов; кроме того, они сделали вербовку шпионов в верхних слоях западного истеблишмента относительно простой задачей для коммунистических стран.