Зависть: теория социального поведения

Так завершил свое выступление в ходе обсуждения бюджета 29 сентября 1948 г. тогдашний премьер-министр Дж. Б. Чифли (J.B. Chifley). В некотором роде этими словами завершилось и правление лейбористов в этой стране. Избиратели испытывают гораздо меньше благодарности за такую заботу об их подразумеваемой зависти, чем неизменно полагают политики. Серьезные исследователи неоднократно подчеркивали, что использование зависти в качестве мотива, приписываемого большинству членов какого-либо общества, – это фактор настолько же ключевой для выбора в пользу прогрессивного налогообложения, насколько неубедительный в логическом и практическом отношении. В 1953 г. два профессора Школы права Чикагского университета, Блум и Кэлвен, опубликовали брошюру под заголовком The Uneasy Case for Progressive Taxation, в которой они задают вопрос о том, каким должно было бы быть наше отношение к «равенству», «если бы произошло чудо, в результате которого богатство и объемы производства в обществе за ночь утроились, а изменений в их относительном распределении не произошло. Показалась бы проблема уменьшения неравенства… менее актуальной? …В этом участвует зависть, неудовлетворение, которое вызывает у людей не недостаток чего-то, а то, что имеют другие. …Если это основная причина, то средством от этого, хоть и непрактичным, могло бы быть то, что советовал Аристотель: нужно уравнять не имущество людей, а их желания. Нет также особых оснований для оптимизма в том, что касается влияния зависти на перераспределение материальных благ. Любой опыт, как представляется, подтверждает мрачную гипотезу о том, что зависть найдет другие, вероятно менее привлекательные места, чтобы там укорениться»[494].

Как мало карательное налогообложение имеет общего с социальным прогрессом или вообще с чем-либо современным, представляя скорее явный регресс – очень частый в современной политике – к мотивационной сфере неразвитых, примитивных народов, становится очевидно из рассмотрения некоторых обычаев примитивных народов, обычно затрагивающих тех, кому повезло, или тех, кто немного богаче остальных. Ведь тогда можно обнаружить, что зависть успешно становится институтом вне зависимости от того, о чем идет речь: о миллионе долларов, об одном фунте, об одной марке или о дюжине раковин.

Этнографические данные, важные для понимания причины радикальной налоговой прогрессии

Один из наиболее замечательных институтов зависти, который к тому же очень похож на современный эмоциональный комплекс «социальной справедливости», – это muru у новозеландских маори. Среди аборигенов Новой Зеландии не было ни очень богатых, ни очень бедных. Материальное равенство распространялось и на вождей, финансовые преимущества которых компенсировались необходимостью постоянных расходов, например, на обязательное гостеприимство, что делало накопление богатств крайне сложным.

В языке маори слово muru буквально значит «грабить», в более узком смысле – грабить имущество тех, кто каким-то образом провинился перед общиной. В обществе без судебного аппарта это могло бы считаться приемлемым. Однако список «преступлений против общества», которые вызывали в ответ muru, заставляет задуматься. Человек с имуществом, которое стоит пограбить, может быть уверен в том, что его ждет muru, даже если настоящий виновник был его весьма отдаленным родственником (то же самое наблюдалось во время процессов над ведьмами в Европе). Если с каким-нибудь маори происходил несчастный случай, в результате которого он временно терял трудоспособность, он подвергался muru. В принципе, любого отклонения от нормы, любого проявления индивидуальности, даже такого, как несчастный случай, было достаточно для того, чтобы община обрушилась на индивида и на его личное имущество.

Человек, жена которого ему изменила, друзья человека, который умер, отец ребенка, который покалечил себя, человек, который случайно поджег траву на кладбище (даже если там последние 100 лет никого не хоронили), – вот некоторые из бесконечного множества примеров тех причин, по которым индивид мог потерять свое имущество, включая урожай и запасы еды. Но так же как сегодня в Америке есть люди, гордящиеся величиной своего подоходного налога, так и среди маори вроде бы находились такие, кто рассматривал muru как награду, как знак завидной известности[495].

Участники muru иногда собирались вместе примерно за милю от дома жертвы; это было разбойное нападение членов племени, которые с дикими криками утаскивали все, что представляло хоть какую-то ценность, и даже выкапывали урожай на поле[496].

В ранний период, до того как маори усвоили многие обычаи европейских поселенцев, человеку было достаточно владеть топором или лопатой, чтобы его окружили завистливые наблюдатели, выискивавшие что-либо, что оправдывало бы muru и, следовательно, «законную» кражу инструмента[497].